"ВСЕ ЛЮДИ - ДЕТИ ВЕЛИКОГО КОРГА": МЕДВЕДЬ КАК КВИНТЭССЕНЦИЯ АРХАИЧЕСКИХ ВЗГЛЯДОВ НА ЖИВОТНОЕ В МИРОВОЗЗРЕНИИ СЕЛЬКУПОВ

"ВСЕ ЛЮДИ - ДЕТИ ВЕЛИКОГО КОРГА": МЕДВЕДЬ КАК КВИНТЭССЕНЦИЯ АРХАИЧЕСКИХ ВЗГЛЯДОВ НА ЖИВОТНОЕ В МИРОВОЗЗРЕНИИ СЕЛЬКУПОВ

автор научной работы — Степанова О.Б.

Введение

В данной статье рассматриваются мифологические представления селькупов о медведе. Изучение медведя как элемента селькупской системы мировоззрения имеет значение для науки, способствует сохранению селькупской культуры и помогает коренным народам Севера в поиске новых форм этничности.

Необходимые исследованию материалы о мифологическом медведе и контекстах, в которые поставлен его образ, дали труды Г. Н. Прокофьева [1935], Е. Д. Прокофьевой, Г. И. Пелих, А. В. Головнева [1995], О. Б. Степановой [2007, 2008] и ряда других авторов.

Главным методом изучения селькупского мифологического медведя был семантический анализ. Теоретическую основу исследования составили разработки автора по теме селькупских представлений о душе, охватывающие вопросы, связанные с образами мифологических животных и их функциями [Степанова, 2008]. Анализ темы души опирался на теоретические труды ученых эволюционистского направления и школы структурной антропологии (например: [Леви-Стросс 1985]), а также работы В. Я. Проппа [2005] и А. ван Геннепа [1999]. При исследовании проблемы души на материалах селькупского мировоззрения в структуре и действиях мифологических животных был выявлен комплекс закономерностей, которые могут быть представлены как концепции животного, а именно:

1) анимистическая (любое животное — это дух, существо потустороннего мира, обладающее магическими способностями);

2) тотемическая (селькупские роды ведут свое происхождение от животных, животное в селькупском мировоззрении — дух-предок, первопредок);

3) мирообразовательная/космогоническая (животное-предок создает элементы и постулирует законы мироздания);

4) концепция совмещения в животном-духе антропоморфного и зооморфного облика;

5) идея о воплощении вселенной в гигантском животном-предке, на спине которого располагался земной мир, а в утробе мир духов и мертвых, со связанным с ней механизмом перехода человеком границы миров, заключавшимся в пережевывании/поедании/убивании переходящего границу человека животным-предком-«пограничником» в своей пасти/челюсти с последующим его возрождением в новом мире;

6) идея о непрерывности бытия и циркуляции между мирами человеческой души/ жизненного начала, приобретающего на участке инобытия облик или черты животного-предка;

7) концепция дуальности (согласно ей, духи-животные характеризуются чертами и поступками полярной окраски/направленности).

В изучении селькупского мифологического медведя эти концепции служили исследовательским инструментом и оказали существенную помощь в создании трактовок его образа. Перед исследованием ставилась задача рассмотреть, как в селькупском образе медведя отразились перечисленные архаические идеи.

Результаты

Медведь (медведица) является самым ярким духом-животным в мифологических представлениях селькупов. Тому, что он выступает в образе духа, особых доказательств не требуется: во всех фольклорных текстах герои-медведи действуют как одухотворенные существа, обладающие магическими способностями.

Уникальное качество селькупского мифологического медведя заключается в том, что селькупы до сих пор массово помнят, что медведь их родственник, а они произошли от медведя.

Г. И. Пелих был записан миф о медведе — первопредке селькупов: «Сначала медведь жил с отцом на небе в человеческом облике. Затем Нум сбросил своего сына на землю то ли за гордость, то ли в порядке испытания. На земле Корг оброс шерстью и превратился в зверя, сохранив при этом божественный разум, магическое знание и волшебную силу. У него стали появляться земные жены и земные дети. Все люди и все медведи — это дети великого Корга» [Пелих, 1992: 86; 1998: 10; Прокофьева, 1949: 367]. Этот же миф в кратких вариантах (но с другими деталями) фиксировали и другие исследователи. Согласно их записям, человек когда-то был медведем. За провинность он был сброшен богом на землю, затем поел каких-то ягод (какой-то травы) или перелез через дерево и стал человеком, — «всю шерсть потерял, голый стал». Тогда он обратился к богу с вопросом, как он будет зимой жить голым, и бог послал ему в услужение оленей, из их шкур человек стал шить себе на одежду [Доннер, 2008: 68; Островских, 1931: 178]. В фольклоре селькупов есть сюжеты о сожительстве с медведем женщины-селькупки и рождении ею детей от медведя [Пелих, 1972: 342], а также о рождении у героя Итте сына-медведя от медведицы — дочери лесного духа.

О том, что селькупы считают себя и медведей «одним народом», говорит длинный ряд данных. По сведениям П. И. Третьякова, остяки, «ставя умственные способности этого зверя слишком высоко, называли его шалэб куб, т. е. остяцкий человек» [Третьяков, 1871: 272]. «Настоящее» имя карагинских остяков, по замечанию Маслова, было Шежелобы, т. е. «медвежьи люди» [Маслов, 1833: 520]. По-видимому, названия медведя, приведенные Третьяковым и Масловым, являются производными от имени крылатого медведя-духа Шелаба, который может летать сквозь все миры вселенной, его образ в мифологических представлениях селькупов зафиксировала Пелих [Пелих, 1992: 77]. Этот дух-медведь — одно из лиц триединого образа могущественного древнего духа Шелаба — крылатого дьявола в образе орла с железными крыльями и змея [Пе-лих, 1998: 67].

Вера в родство с медведем и почитание его имеет у селькупов всеобщий характер, однако на реках Тым, Кеть и Таз проживают семьи, относящие себя непосредственно к роду Медведя. Они носят фамилии Каргалиных [Ким, 2000: 5], Каргачевых (ПМА 2004-2008) и др., в основе которых лежит название медведя из повседневного, бытового языка — корг, а также фамилию Пыршиных [Прокофьева, 1949: 368]. В этих семьях культ медведя был особенно развит, например, в юртах Карбиных на реке Кеть имелся священный амбарчик, в котором хранилось изображение предка рода — человека-медведя, вырезанное из латуни [Прокофьева, 1952: 97; 1977: 69]. В родах Медведя существовал запрет охотиться на медведей и есть медвежье мясо, который строго соблюдался. По свидетельству Е. Д. Прокофьевой, следование этому запрету значительно затруднило в 1920-е гг. развитие колхозного скотоводства на Тыме: завозимый в район скот быстро уничтожала многочисленная и никем «не пуганая» популяция местных медведей [Прокофьева, 1952: 97-98].

Подтверждение того, что медведь представлялся селькупам родственником, имеется в селькупской разговорной речи. Боясь называть медведя, как и всякого духа, по имени, селькупы используют заместительную лексику. Некоторые лексемы, заме-

щающие в разговоре слово «медведь», такие как «брат», «сестра», «дед» и «жена», относятся к терминам родства.

Следующие данные освещают уже не только селькупскую идею о родстве с медведем, но и другую концепцию животного — о душе человека, принимающей за порогом инобытия облик животного-предка.

Селькупы считают (и говорили об этом автору открытым текстом), что душа человека после его смерти обязательно вселяется/перевоплощается в медведя. Фольклор заключает эту мысль в мифологические сюжеты, такие как «быль» об охотнике, который, «будучи в тайге, случайно убил человека, а когда вновь пришел туда — вместо убитого человека обнаружил медведя» [Гемуев, 1985: 139], или сказочный пассаж о бабушке, которая «видать, так давно умерла — даже медвежий (собств. медвежье-шерстый) мох совсем ее покрыл» [Прокофьев, 1935: 109]. Язык сообщает о том же самом на свой манер; исходя из языковых данных, словом кой (квои) у селькупов одновременно называлась душа человека [Ким, 1997: 16-25] и изображения шаманских медведей [Иванов, 1970: 116], которые были, естественно, духами, существами, населяющими потусторонний мир. Еще одним подтверждением мысли о медведе как инобытийной форме (душе) человека служит часто акцентируемое селькупами сходство физических форм медведя и человека: «Медведь священный — когда обдираешь, он же, как человек: руки, как у человека, ноги, как у человека» [ПМА 2015].

Наибольший объем материала, раскрывающего селькупскую идею циркуляции человеческой души по мирам вселенной, связанную с идеей животного-духа-«погранич-ника», дают обряды, которые селькупы устраивают по случаю убийства медведя.

До сих пор у селькупов распространено представление, что любой медведь рано или поздно «приходит в гости» к своим родным («на глаза показывается»). Селькупы обязаны этого медведя убить, при этом человек не сможет убить медведя, если тот сам того не захочет1. Мертвого медведя селькупы приносят домой и совершают обряд гадания на медвежьей лапе, выясняя, кто из умерших родственников «в гости к ним пришел» в медвежьем обличье. Для этого отрезают правую переднюю лапу медведя и, называя имя умершего, закидывают ее в чум. «Если лапа упала ладонью (когтями) вверх, значит, это тот человек: родственника узнают по приметам, имеющимся у медведя: ранам, зубам, хромоте». «Закидывают в чум лапу. Старшие начинают гадать, кто в гости к нам пришел. Старику на зрение показывается, кто гостевал». «Медведя убьют, лапу перекидывают с переворотом. Если ладонью вверх — свой человек, ладонью вниз — чужой. Если свой — спрашивают, зачем при-

По другим полевым материалам автора, «медведя специально не убивают, медведь ходит по краю поселка, собаки его отгоняют, но не убивают»; «медведя специально не добывают, только если убьют случайно». По данным из третьих источников, селькупы медведя добывают столь активно, что «только шуба заворачивается». Такие различия в отношении охоты на медведя могут зависеть от родовой принадлежности охотников — для людей родов Медведя прописаны более строгие правила и условия их исполнения. Например, семья Каргачевых из тазовского села Толь-ка, относящаяся к роду Медведя, не убивает медведей кровавым способом (но может душить прирученных) и медвежьего мяса не ест, правила разрешают им пользоваться только медвежьим жиром [ПМА 2015]. Отличия могут объясняться также отсутствием у многих селькупов возможности соблюдения правил. В третьем варианте — правила со временем меняются, традиция отмирает, при этом изменения в локальных селькупских группах происходят с разной скоростью.

шел» [ПМА 2015]. Мифологический контекст данной части обряда будет следующим: в облике медведя в гости приходит душа давно умершего родственника, прожившая свою жизнь и завершившая жизненный путь на участке инобытия. Она готова возродиться в ребенке своего рода, чтобы это произошло, душа должна сначала умереть, поэтому медведя убивают.

После гадания приступают к разделке медвежьей туши. Кровь медведя стараются не пролить на землю. Кости разделывают только по суставам, их нельзя дробить, ломать или перерубать. Части туши, без головы, раздают родственникам для употребления в пищу. Голова медведя семь дней стоит в сыткы — священной части жилища. Через семь дней голову варят, затем собирают кости медведя у всех, кто получил свою часть туши. «Медведя убивают, мясо варят, бульон сливают, а мясо обязательно раздают, одни не едят. Кости надо вернуть тому человеку, который медведя стрелял» [ПМА 2013]. Кости и череп, перевязанный кедровым корнем, оставляют на чердаке или на лабазе или складывают в берестяной короб, уносят в лес и вешают на развилку дерева, то есть надлежащим образом захоранивают, иногда череп хоронят на порэ (на столбе) [Головнев, 1995: 235-236].

Трактовка этого обряда либо фрагмента обряда будет такой: способ разделки туши и правила обращения с оставшимися костями преследуют цель обеспечить последующее воскрешение медведя/человеческой души, заключенной в его теле. Налицо признаки перехода медведем/душой человека границы потустороннего и земного миров: медведь/душа умирает (медведя убивают), теряет свою телесную целостность (тушу медведя разделывают и варят), ее поедают и совершают с ней действия для ее последующего возрождения. По схеме перехода тело переходящего границу должно поедать животное-дух-предок-«пограничник», т. е. едведь, но схема допускает «перемену мест слагаемых» — пожирателем в схеме остается медведь, хотя фактически его тело съедает человек. Как показано ниже, в мифологическое поле данного обряда, помимо медведя и человека, вводится третье действующее лицо.

Перед убитым медведем извиняются и стараются отвести от себя обвинения в убийстве. Прокофьева записала у селькупов следующие извинительные речевые формулы: «Младший брат мой! Не гневайся на меня, это не я убил тебя, а стрела воткнулась в тебя, так как перья орла направили ее в тебя. Это орел убил тебя». Или: «Русское ружье убило тебя, а не я» [Прокофьева, 1949: 367]. Современные селькупы перекладывают вину в убийстве медведя на ворон: мажут себе лицо сажей и, «когда мясо медведя начинают кушать, кричат «Кук! Кук!», мол, это не мы тебя едим, это вороны тебя едят» (ПМА 20042008). «Когда медведя кушают, говорят «Куюк!» и мажут нос углем, мол, черный медведя кушает» (ПМА 2015). Как говорят селькупы, это делается не только в извинительных целях, но также для того, «чтобы не нападали на жратву», т. е. сохраняли уважение к медведю. Во время гадания на медвежьей лапе, при закидывании ее в чум, тоже издают вороний крик — «в гости ходили»; подражая воронам, кричат на медвежьей охоте (ПМА 2004-2008). Материалы Прокофьевой свидетельствуют, что традиция перекладывать вину в убийстве медведя на ворон не считан6тся современной: «В прошлом, после добычи медведя, по словам некоторых нарымских селькупов, охотники исполняли вокруг него пляску, выкрикивая, подражая воронам: «Кук, Кук» [Прокофьева, 1976: 117]. Под воронами, на которых перенаправляется гнев духа-медведя, селькупы, вероятнее всего, подразумевают черных ворон-падальщиц, к этому виду ворон они относятся презрительно, в селькупских сказках подчеркиваются их предательский характер, бесчестность и воро-ватость. Действия по сокрытию, дезавуации роли селькупов в убийстве медведя в этой локации обряда можно интерпретировать как реставрацию нарушенной схемы перехода границы миров: по мифологическому эталону убийство и съедение медведя/души человека должны были совершить не люди, а животное-дух-«пограничник». Животным-духом-«пограничником», убившим и съевшим медведя/душу человека (третьим, дополнительным, по сути, лишним действующим лицом схемы), здесь «назначаются» вороны.

Обряд гадания на медвежьей лапе, коллективные ритуалы разделки туши и поедания медвежьего мяса, «пляски», речевые клише, другие детали, сопровождавшие обрядовые действия, несомненно, образуют комплекс действий, аналогичный тому, что у юго-западных и восточных соседей селькупов — хантов и кетов называется медвежьим праздником. Новые подробности селькупскому «медвежьему празднику» добавляют цитаты из полевых материалов автора: «Раньше обряд делали. Голову со шкурой в чуме ставили, рядом стол ставили: как человек сидит. Потом уже шкуру снимали. На стол угощенье ставили. Прощались с медведем: «Не охотник тебя убил, а ворона». Кушали мясо, говорили «Кюк, кюк!» — чтобы на охотника обиду не держал». «Медведя убьют — чашку ставят. Голову сварят в котле, все кушают. Бульон в чашке медведю ставят. Кушают, «Кыык!» говорят. Голову потом на чердак уносят» (ПМА 2015). Важные штрихи праздника содержатся в материалах, собранных в 1950-х гг. у тымских селькупов Р. А. Ураевым: «Когда убьют медведя, то делают поминки. Лапы медведя (руки и ноги) положат на стол в неободранном виде, сверху — голову. Если голова самки, то ее украшают бисером, лентами, тряпками; если голова самца, то делают маленькие стрелы с луком и кладут возле него» [Ураев, 1994: 84].

Обращает на себя внимание, что в приведенных цитатах обряд, который позиционируется информантами как прощание с умершим родственником, поминки медведя, имеет элементы праздника и, если провести аналогию с медвежьими праздниками соседних народов, является таковым и с полным правом может так называться. Чтобы объяснить этот парадокс, достаточно сравнить описание ритуала украшения головы медведя/медведицы из вышеизложенного материала Ураева с найденным у Пелих описанием обряда, проводившегося селькупами при рождении ребенка. В этом обряде, если рождалась девочка, селькупы бросали в воду на ближайшем водоеме косу из травы, а при рождении мальчика — маленький лук со стрелами [Пелих, 1972: 333]. Совпадение действий говорит о том, что в обряде, совершаемом после убийства медведя, называемом и поминками, и праздником, одновременно, прощались с умершим медведем, и праздновали рождение нового человека. В «теоретической» мифологической плоскости умерший медведь — форма инобытийного состояния человека — переходил границу миров и перевоплощался в младенца, который должен был примерно в это же время родиться в какой-либо семье этого рода. Возможно, что по медведю вовсе не горевали, а праздновали благополучно прошедшее перерождение.

Концепция воплощения вселенной в медведе — помимо присутствующего в селькупском мировоззрении общего описания вселенной-зверя [Пелих, 1998: 9] — подтверждается также образом медведицы-нельгарки, зафиксированным Пелих. Согласно ма-

териалам ученого, селькупская медведица нельгарка — образ матери-земли, прародительницы всего сущего, повелительницы всех трех миров вселенной. Медведица нель-гарка стала повелительницей Вселенной после того, как родила мировое дерево. «Это дерево рождается прямо из головы нельгарки (медведицы-мамонта). До нас дошли такие изображения в виде рисунков на шаманских бубнах» [Пелих, 1995: 156].

Старуха Илынтыль кота — главное божество селькупского пантеона, прародительница всех селькупов, тоже владеет мировым древом (ее образ является самым ярким, важным и разработанным в селькупской мифологии). Медведь служит ей постоянным спутником и главным атрибутом: медведи — жители старухиного «кровавого моря», которое связывается с родиной предков селькупов, и охранители ее дома [Прокофьева, 1961: 58, 60], следовательно, медвежье обличье — одна из ее ипостасей. Образ старухи Илынтыль кота совместим с образами медведицы-нельгарки и хозяйки земли старухи Има кота. Има кота «живет в горе, в черном одета, лапы и лицо у нее, как у медведя» [ПМА 2015], она командует всеми медведями, живущими на земле и в подземном мире [Пелих, 1998: 27].

Образы медведей-духов-«пограничников» визуализированы на рисунках, выполненных по просьбе Г. Н. Прокофьева селькупскими шаманами, ученый попросил их нарисовать устройство селькупской вселенной. Функция «пограничников» придается медведям эпитетом, приведенным в сопроводительных комментариях: «Полуободранные» медведи-мамонты с саблями — «без сердца, без печени духи» — «охранители» земли покойников [Прокофьева, 1961: 58-59].

Одна из главных функций «охранителей» иного мира — людоедство, в селькупском мифологическом образе медведя подчеркивается это качество. Согласно мифу, на небе живет медведица-людоедка. Сначала она жила на земле, нападала на людей и пожирала их. Охотник ее убил, разрезал на куски и сварил в котле. Куски ее тела поднялись на небо и стали созвездием Большой Медведицы [Пелих, 1998: 58]. В этом мифе дух-медведица выполняет еще одну мифологическую обязанность духа-животного — с ее участием появляется такой элемент вселенной, как созвездие Большой Медведицы.

Во множестве селькупских фольклорных текстов, мифологических представлений и магических ритуалов медведь выступает социальным защитником, судебной и карательной «инстанцией», что связывается с его функцией «пограничника»/охрани-теля, а также его качеством людоеда. Медведь охраняет объекты совершенно разного категориального свойства — от норм общественного поведения, морали и нравственности до материального имущества (оленей, транспортных средств, домашнего скарба, продуктов питания и пр.). Благодаря вере общества в его людоедство мифологический медведь транслирует потенциальным нарушителям и преступникам угрозу быть съеденными, что воздействует на них реально, и общество получает от этого вполне практическую пользу.

В фольклоре, в одном из широко распространенных сюжетов медведь приходит на стойбище во время отсутствия там мужчин и убивает/съедает нерадивую женщину-мать и ее шумных, непослушных детей, грубо нарушающих правила поведения в определенном месте в определенное время [ПМА 2004-2008]. Эта сказка практически нормировала поведение и воспитывала многие поколения селькупов.

Селькупские этнографические материалы содержат большое количество примеров различных магических действий (ритуалов) с частями медвежьего тела, направленных на охрану духом-медведем человека, его дома, семейного очага и имущества. Так, для защиты дома от пожара, воров и вредоносных духов к его углу или на фронтон селькупы прибивали медвежью лапу или медвежью шкуру. Чтобы сберечь вещи, используемые в хозяйстве, в амбар клали медвежью кость [Пелих, 1998: 49]. На реке Тым около каждого селения на столбе ставили череп медведя, считалось, что он защищал весь поселок [Прокофьева, 1949: 368; Пелих, 1998: 56]. Шкуру медведя использовали для охраны домашних оленей, ее вешали на дерево на границе их выпаса, она «отпугивала злых духов» и не позволяла оленям разбегаться (ПМА 2004-2008). У дороги на кладбище селькупы вырезали из пня изображение медведя, «чтобы души мертвых не могли беспокоить живых людей» [Пелих, 1998: 49]. Как уже говорилось, совершая подобные магические действия, селькупы верили, что злонамеренного человека или духа обязательно задерет медведь. В одних случаях их расчет оправдывался (вероятно, медведь отпугнул многих живущих с той же верой воров), в других приносил душевное спокойствие, что тоже было пользой. Еще характерный пример: медведя-людоеда, задравшего человека, «оправдывали», если человек оказывался вором, считалось, что медведь-защитник в таком случае «обязан» был задрать этого человека [Пелих, 1998: 56].

Авторы XIX в. оставили описания интересной «юридической» процедуры, называемой «медвежья клятва», проводящейся местными властями при необходимости выявления вора среди остяков (в досоветское время остяками называли селькупов, кетов и хантов). «Когда между остяками случится преступление, дают виновному либо медвежье ухо, либо медвежий зуб, чтобы он и целовал, и грыз, и рубил его. Если остяк все это выполнит, не сознаваясь в вине, то иногда это, вроде нашей присяги, освобождает от подозрения» [Кривошапкин, 1865: 135]. «Самая страшная клятва происходила перед зубом и лапой медведя, кусая которые, остяк говорил: «если я не прав, пусть медведь также съест, издерет меня» [Плотников, 1901: 42]. Те же авторы пишут, что страх остяков перед медвежьей карой был намного сильнее страха перед наказанием властей, и часто, отказавшись «входить в контакт» с духом и причинять духу вред, остяки вынуждены были сознаваться в преступлении, которого они не совершали.

Вера селькупов в защитную и карательную функцию мифологического медведя опиралась на одно его качество, о котором здесь пока не говорилось. Селькупский дух-медведь, вслед за старухой Илынтыль кота, чьей ипостасью он является, обладает способностями ясновидения, и они у него, так же, как у нее, имеют особую силу. По представлениям селькупов, медведь все видит, все слышит, все понимает и все знает. Медведь использовал эту способность для обнаружения преступников и нарушителей традиционных (и новых — русских) законов, а селькупы ее применяли, чтобы гадать и предсказывать судьбу человека или находить потерявшееся имущество. Такое гадание устраивалось после сеансов камлания шамана и совершалось с помощью шаманской колотушки, обтянутой шкурой со лба медведя, или отрезанной медвежьей лапы1.

Вероятно, данный способ гадания имеет аналогии с тем гаданием, которое проводилось после убийства медведя.

Шаман бросал колотушку/медвежью лапу и обращался с вопросами к духу (вероятно, медведю или его старухе-хозяйке), а тот «отвечал», «укладывая» подброшенную колотушку той или иной стороной к земле [Прокофьева, 1981: 48, 67].

Учитывая все описанные выше выдающиеся качества медведя, его просто не могло не быть среди шаманских духов, в шаманском «шайтанском» наборе он считался одним из главных и самых сильных духов-помощников. Надевая парку, сшитую из шкуры медведя, шаман превращался в медведя (или садился верхом на медведя) и в этом облике отправлялся в путешествие по иным мирам. «До конца XIX в. селькупы шили шаманские костюмы из медвежьей шкуры, которую не кроили, а снимали целиком. Шаман, надев такой костюм, считал себя медведицей: с задней части шаманского венца спускалась «длинная ровдужная коса», а на нагруднике, наряду с «пупом» и «дыхательным горлом», изображались «соски»» [Прокофьева, 1981: 55; Пелих, 1995: 155]. На шаманский костюм прикреплялся нос медведя с верхней губой, а на шаманские пимы — изображение медвежьей лапы — «медвежьи когти» [Прокофьева, 1949: 367, 369].

При анализе мифологического медведя невозможно не заметить полярности его образа. С одной стороны, он грозный и страшный дух-людоед, с другой — любимый родственник, защитник людей и дух-помощник шамана, он друг и враг одновременно, он связан со смертью и рождением и пр. В полярности образа медведя отображается дуализм традиционной селькупской системы мировоззрения.

Заключение

Итак, мифологический образ медведя в селькупском мировоззрении содержит в себе все древние концепции животного. Он представляется духом, существом потустороннего мира, обладающим магическими способностями. Селькупы видят в нем своего предка, ведут от него свое происхождение и относятся как к ближайшему родственнику. Образ медведя совмещает в себе черты животного и человека и служит ипостасью главного антропоморфного божества — старухи Илынтыль кота — матери-земли, первопредка, хозяйки мирового дерева и всех трех миров вселенной, дающей людям жизнь и забирающей ее обратно.

Медведь — гигантское животное-предок, воплотившее в себе мифическую вселенную, и одновременно дух, охраняющий границу между земным и потусторонним мирами. Исполнение им роли «пограничника» подразумевает умерщвление/съедение человека/человеческой души на границе миров, лишение его телесной целостности и последующее возрождение в том мире, в который она пожаловала. Выходя за границу земного мира, душа человека/человек, как до сих пор верят селькупы, превращается в медведя, а возвращаясь на землю, опять трансформируется в человека. В циркуляции жизненного начала между мирами вселенной — реинкарнации души, заключена идея бессмертия человека и непрерывности жизни. Мифологическая процедура преодоления границы миров через съедение души медведем-духом-«пограничником» находит отражение в медвежьем празднике, который устраивается у селькупов после убийства медведя. В обряде гадания на медвежьей лапе, ритуальном приготовлении и поедании медвежьего мяса селькупы прощаются с животным обличьем души, в котором она пребывала в потустороннем мире, и празднуют появление на земле нового человека.

Способность ясновидения у медведя проявляется сильнее, чем у всех других духов. В поляризации образа медведя, его «добрых» и «страшных» качествах кроется концепция дуализма мифологического мышления. Отметился медведь, а точнее, медведица, и в роли создателя элементов мироздания, благодаря его участию в «селькупском» небе появилось созвездие Большой Медведицы. Медведь — наиболее могущественный дух-помощник шамана, животное, в которое шаман перевоплощается, путешествуя по мирам вселенной.

https://cyberleninka.ru/article/n/vse-lyudi-deti-velikogo-korga-medved-kak-kvintessentsiya-arhaicheskih-vzglyadov-na-zhivotnoe-v-mirovozzrenii-selkupov