Войны шаманов

Казалось бы, на огромных просторах той же Якутии, где каждый из сотни одновременно живущих шаманов мог спокойно властвовать на нескольких тысячах квадратных километров и при эгом едва-едва успевать "обслуживать" собственную паству, им нечего было делить. Ан нет, судя по преданиям и легендам, ойуны, главным образом, конечно, "черные", в свободное от камланий время периодически занимались самыми настоящими войнами с себе подобными. "Белые" шаманы, естественно, не служили источниками агрессий, но вынуждены были, защищаясь, тоже довольно часто "применять оружие". Причиной этих постоянных ристалищ не на жизнь, а на смерть служили, видимо, чисто амбициозные желания прослыть сильнейшим и всемогущим и таким образом возвысить свою славу и влияние. Ну и заодно уничтожить хоть и далеких, никак не мешающих, но все же конкурентов.

Иногда поводом для конфликта, "камнем преткновения" становился человек или домашнее животное — один шаман пытался его извести, а другой, наоборот, выступал в роли исцеляющего. Немаловажную роль играли и личностные качества ойунов. Как мы говорили, огромное напряжение, страшные нагрузки, постоянные опасности во время "астральных путешествий" и домогательства распоясавшихся духов делали под старость "черного" шамана человеком с отнюдь не ангельским характером. Потому нешуточная схватка, в результате которой один шаман "съедал" другого, могла произойти из-за буквально ничтожной причины.

В старину вообще считалось, что шаман не может умереть естественной смертью, он обязательно должен быть рано или поздно "съеден" более сильным или более коварным и изощренным соперником. Правда, существовало "рыцарское" правило — большие шаманы никогда первыми не опускались до войны с теми, кто уж явно стоял несколькими ступенями ниже. И последние сами тоже не лезли на рожон, хотя не прочь были при случае устроить какую-нибудь мелкую пакость. Такое уважение "весовых категорий" объяснялось тем, что по большей части в поединках участвовали не сами шаманы, а их мистические мать-звери, и слишком неравным и нелепым выглядел бы бой, скажем, огромного медведя с обычной собакой. Другое дело, если более слабые ойуны объединялись против сильного в целую свору.
Поскольку подобные поединки шли на астральном уровне и где-то в особых местах, то иногда они на ближнем к шаманам плане внешне не проявлялись. Как писал И.А.Худяков, "Иногда, враждуя между собою, шаманы сами ходят просто, как обыкновенные люди, а звери их дерутся. Простые люди, конечно, не видят этого, но шаманы видят. Если ссорятся малые шаманы, то животные их дерутся между собою целых три года, если средние, то четыре или пять годов, если самые главные — девять лет. Если шаманы равны между собою, то по истечении срока они мирятся, если же один одолеет другого, то последний умирает вместе со своим животным".

Похожую, но несколько отличную картину рисует и В.Л.Серошевский: "Только один раз в году, когда растает последний снег и вся земля почернеет, шаманские ие-кыла (мать-звери) появляются на земле; тогда души шаманов, воплощенные в них, рыщут везде; их видит только глаз колдуна, обыкновенные же люди их не замечают. Сильные и смелые из них пролетают с шумом и ревом, слабые — тихонько и крадучись; особенно драчливостью и задором отличаются шаманки, и действительно, если среди них встретится настоящая колдунья,
то никому не уступит; неопытные или задорные шаманы часто вступают в драку, что ведет за собой болезнь или даже смерть того, чей ие-кыла был побит. Иногда сходятся на бой первоклассные силачи-шаманы и, сцепившись, лежат в протяжении нескольких месяцев, даже лет, не в состоянии одолеть друг друга; тогда люди — собственники этих ие-кыла сильно болеют, пока один из них не умрет и не освободит другого. Самые слабые и трусливые бывают "собачьи" шаманы; самые сильные и могущественные те, которые ие-кыла громадный бык-порос, жеребец, орел, лось, черный медведь. Самые несчастные шаманы — имеющие своим звериным воплощением волка, медведя или собаку; эти звери ненасытны им все мало, сколько бы ни добывал для них шаман-человек, особенно собака не дает покоя своему двуногому двойнику она грызет зубами его сердце рвет его тело 'Ворон тоже плохой ие-кыла. Орел и бык-пороз называются чертовскими бойцами и воителями ', их титул самый лестный для шамана. Добавим, естественно, черного".
Как утверждают некоторые источники иногда мать-звери могли вступать в схватки и без команд своих хозяев, которые, якобы, даже не подозревали об этом Подобное могло происходить, когда мать-звери вдруг неожиданно сталкивались лоб в лоб где-то в своих мифических чащах и кущах, и у них не оставалось путей к отступлению.

Для борьбы друг с другом у избранников духов имелись еще и гак называемые шаманские самострелы. Они "изготовлялись" из живых людей по особым правилам. По версии А А Попова, например, на лук и наконечник стрелы шли молодые сильные парни на тетиву — пожилая женщина на спуск — младенец и т д. Всего для полного “комплекта" требовалось шесть человек. Информаторы Г. В. Ксенофонтова утверждали, что весь “расходный материал" шаман брал из своей собственной семьи, начиная с жены. Поскольку тайное оружие сотворялось на астральном плане, то сами “детали" самострела даже и не подозревали об их использовании в подобном качестве (тем более что фактически надо понимать, привлекалась только их невидимая внешне энергия и жизненная сила), но в случае промаха при выстреле все они дружно погибали.

Как и положено самострелу, он устанавливался на тропах, которыми пользовались ойуны. Иногда они, как бы для защиты собственных владений, размещались вдоль их границ Достаточно было врагу задеть незаметно натянутую поперек дорожки бечевку, и стрела пронзала и убивала его Главным же было при насторожке самострела, как и на обычной охоте, установить его на определенной высоте, соответствующей груди шамана или его мать зверя.

Поскольку существа это были мифические, да и передвигались они не всегда по самой земле, то и высота бечевки от последней измерялась саженями При этом достигалась и избирательность, точная адресность выстрела маленький и "ненужный шаман мог вполне прошмыгнуть под бечевкой, даже не задев ее головой и ничего не почувствовав, а слишком великий — перешагнуть, не заметив У самых избранных ойунов число самострелов могло доходить до трех и они настороженные, поджидали жертву сколь угодно долго, пока не происходил выстрел или их не разряжал сам хозяин. Если же он погибал, то самострелы так и оставались на тропах во взведенном состоянии. Как утверждают легенды, некоторые из них, установленные в глубокую старину, подобно бомбам, уцелевших после давних войн, караулят теперь уже случайную добычу.

По словам В.А.Кондакова, ойун, не являющийся хозяином самострела, даже если и заметит его, то не имеет права разрядить — таков шаманский закон. Владимир Алексеевич говорит и о том, что иногда "черные" абаасы ойуны выставляли свои самострелы и против обыкновенных людей и их семей, чем-то "обидевших" шаманов. В
результате выводились под корень целые роды. "Белые" же айыы ойуны
своими алгысами могли ослаблять действие такого тайного оружия.
По И.А.Худякову, иногда самострел, видимо, поменьше "калибром", выставлялся, пользуясь охотничьим языком, — у "привады" — тела человека, "съеденого" одним из духов шамана. Поскольку, в соответствии с классической формулой, преступника всегда тянет на место преступления, то и дух-убийца рано или поздно оказывался возле тела и получал стрелу в бок, которая "аукалась" его злодею-хозяину.
Существовал и еще более уменьшенный вариант самострела, выполненного из останков одного человека, но он применялся только для определения величины шамана. Закрепленный на определенной высоте, такой самострел выпускал мини-стрелу, и по тому, куда она вонзалась "тестируемым" ойунам (одному — в голень, другому — в шею), можно было сразу и без споров определить их "табель о рангах".
Как сообщает А.А.Попов, у властителей духов было и носимое с собою личное оружие. "На трудные случаи шаманы получают три
стрелы, сделанные из серого камня, которые берегут и употребляют только при опасности для жизни, так как их потеря уже не возмещается. Шаманы хранят стрелы в ушах, откуда вынимают их в случае нужды и посылают в противника-шамана посредством лука. При попадании в цель каждая стрела причиняет смерть". Ученый иллюстрирует это утверждение примером: "Шаман Никон Поскочин однажды пришел ко мне очень взволнованным, раскрыл свою спину и показал красные пятна, как от ожогов. "Это вчера мой враг шаман выпустил в меня стрелу, — сказал он, — к счастью, все обошлось благополучно, стрела только задела". Он же передавал мне, что однажды во сне увидел, как раскрылась дверь юрты и показалась разинутая во всю дверь пасть чудовища. Поняв сразу, что это пришел его съесть дух шамана-врага, он бросил в пасть находившийся внутри юрты хомут коня. После этого дверь захлопнулась, а чудовище исчезло. На другой день лошадь пропала. Никон вместо своей души отдал духу шамана-врага душу своей лошади и остался жив".
Кроме стрел, ойуны имеют в своем арсенале еще и маленькие треугольные железки-сикэрэ, наиболее знаменитые получают их до девяти штук. Железки могут подкладываться в пищу врага и, попадая вместе с ней в желудок, причинять смерть. Часто сикэрэ применяются при отступлении со специальным магическим заклятием, благодаря которому преследующий враг бывает не силах удержаться от оставленной для него "приманки" и проглатывает ее вместе с таящейся внутри гибелью.

По словам И.А.Худякова, ойуны-противники не гнушаются применять друг против друга и "инвольтирование". "Иногда один шаман, желая отомстить другому шаману, делает из гнилушки человека с глазами, ушами и носом, эту человеческую фигурку мажут кровью и называют именем дьявола враждебного шамана (конечно, если имя известно). Затем связывают его ниткой или ремешком и секут иногда до смерти, и в этом случае шаман его, хотя бы был и за 1000 верст, покрывается ранами, пухнет и помирает. Если же деревянного дьявольчика сожгут, то шаман его помирает весь в коростах".

Как видно из перечисленных способов и приемов борьбы, они воздействуют опосредованно и не несут прямого контакта с врагом. Но бывают и случаи, когда сражающиеся стороны сходятся, что называется, лицом к лицу. Для этого шаманы обычно превращаются либо в своих мать-зверей, либо в других животных и сущностей, но, кажется, никогда не бьются в человеческих ипостасях.

Иногда шаманы, срываясь на бой с врагами, превращались в ураганы или смерчи и все крушили на своем пути. Заслышав об этом, соперники тоже принимали вид разбушевавшихся стихий. Там, где они сходились, природа веками хранит следы страшных сражений. В.А. Кондаков считает подобные места и сегодня опасными как в физическом, так и в "астральном" плане, поскольку там все разрушено и пропитано отрицательной энергией. Недаром, по его же словам, "белые" шаманы старались никогда не устраивать битвы поблизости от родных поселений.

Надо сказать, что кроме версии обязательной смерти шамана в результате его "съедания" каким-либо из соперников, одновременно бытуют и варианты естественного ухода из жизни. И это можно предположить хотя бы для тех шаманов, которые выигрывали все поединки с врагами.
Как утверждает Е.С.Сидоров, "к старости магическая сила (как и любая другая) убывает, но не исчезает. После естественной смерти шамана его дух-двойник (мать-зверь) остается возле его могилы на девять поколений, затем исчезает, уходит совсем, либо переходит к другому. За время этих девяти поколений шаман может вновь переродиться. Потому-то люди иногда слышат зов давно умершего шамана. Шаман, убитый другим шаманом ("съеденный"), не перерождается, умирает и его дух-двойник".

"Между собою шаманы бились в поединках, не зная мирной жизни, жили, словно кошка с собакой. Они называли друг друга "хан кориспее харындас" - ненавидящие братья (букв. родную кровь ненавидящие). Хакасы говорили о них: собака не имеет свояка, шаман не имеет сердца. Во время дуэлей камы нападали друг на друга, нанося поражающие раны стрелами и мечами, которые входили в набор их атрибутов. При помощи духов шаман может или убить противника оружием, или умертвить, похитив его душу "пугра" или отнять наследственных духов. В Хонгорае встречаются каменные изваяния, считающиеся окаменевшими шаманами. Недалеко от аала Нижняя база среди горного массива Саартаг находится каменная баба под названием "Хам атхан козее" - Стрела застреленного шамана. Она изображала, якобы, шаманку, убитую в поединке тувинским камом. Голова ее отбита и утрачена. Высота сохранившейся части 109 м. Если в битве погибали оба шамана, их духи-тёси оставались на месте поединка...."

По книге В. Я. Бутанаева "Традиционный шаманизм Хонгорая.

Взаимоотношения нанайских шаманов

Об отношениях нанайских шаманов, живших по соседству, информанты высказывают противоречивые мнения. Некоторые утверж­дают, что "между шаманами-соседями разбоя не бывает" (И.Т.). Рас­пространены были общие камлания двух или трех шаманов, которые вместе ходили по дорогам невидимого мира и совместно лечили своих пациентов . Тем не менее, несмотря на это, между шаманами со­хранялась, как правило, отчужденность, и, как обобщила это мнение своих информантов, А..В. Смоляк, "друживших между собой шаманов — жителей одного селения вряд ли можно было встретить". Последнее обусловлено, по-видимому, тем, что шаманы, в том числе, соседи, жестко конкурировали между собой. Каждый нанайский шаман обслуживал свою определенную группу пациентов (конгрегантов). Несмотря на то, что при случае пациент, недовольный своим ша­маном, мог перейти к другому шаману или, меняя одного шамана за другим, искать того, кто смог бы ему помочь, в целом, группы конгрегантов разных шаманов были разные, и шаманы ревниво относились к своим соперникам, стараясь удержать своих пациентов при себе. Ч.Ч., пациентка жившей в селе Даерга шаманки Г.К., до сих пор, спустя двадцать лет после смерти этой шаманки, тревожится о том, что как-то она по незнанию пошла камлать не к ней, а к ее соседке, другой шаманке М.П. "Бабка Г.К. говорила (мне): 'Ни в каком случае не ходи к М.П. шаманить!.. Ты вообще к ней не ходи!', — рассказывала Ч.Ч. — Ну, а я у нее (у М.П.) в гостях была. Я в гостях у нее была, она осенью шаманила (совершала осеннее жертвоприношение), и я в гостях была. <...> Кото­рые к бабе Г.К. ходят, те женщины там были, и мы тоже все пошли". В тот же день Ч.Ч. отправилась после этого к своей постоянной шаманке Г.К., и та, как вспоминала Ч.Ч., "все ей высказала". '"А что, говорит, ты туда вперед пошла!' Обиделась она, что я вперед была у М.П.!" Они "друг друга не очень любили.... Потом я к М.П. не стала ходить".

Конкуренция и взаимное нерасположение шаманов ведут к тому, что шаманы стремятся, по возможности, жить подальше друг от друга. Так, унаследовавшие шаманских сэвэнов своей матери брат и две его сестры-шаманки не только жили в разных селах, но и нечасто навещали друг друга. Считается, что один шаманский сэвэн может принадлежать только одному шаману в определенное время. Если он перейдет к другому, то покинет при этом первого. Это обстоятельство обостряло конкуренцию шаманов, желавших обладать "самыми лучшими сэвэнами", доставши­мися, по несчастью, не им. Так, сэвэны матери распределились между упомянутыми здесь братом и сестрой. Как родственники они имели возможность претендовать на обладание всеми материнскими сэвэна­ми, и это поддерживало постоянное между ними соперничество.

Таким образом, шаманы-родственники и шаманы-соседи редко дружили. Друзьями шаманы (уже не соседи и не родственники, а далеко живущие друг от друга и чаще никогда не встречающиеся наяву представители разных родов) становились скорее в своих сновидениях. Таким шаманам незачем было соперничать ни из-за обладания одни­ми и теми родовыми духами, ни из-за привлечения к себе конгрегантов. Шаманы утверждают, что они встречаются друг с другом в про­странстве иного мира, невидимого, путешествуя по его невидимым дорогам в сновидениях или во время камлания. Встречаясь друг с дру­гом в сновидениях, шаманы разных родов вступают между собой в какие-то определенные отношения. Между ними завязывается то вражда, то дружба. Нередко случается (как заявляют шаманы): по­стоянно встречаясь друг с другом во сне, они никогда не видятся наяву. Из сновидений они знают имена друг друга, но если им все же случит­ся встретиться затем в реальной жизни, они могут узнать друг друга.

И. Т. рассказывал, как однажды его дед-шаман поехал после ледохода с другими в Китай продавать пушнину. "Сначала в Шанхай, — говорит он, — а потом в Алха Сусу. Вот туда им надо было. Там у них был заключен договор (о поставке пушнины). Нужно было продать там пушнину и купить продукты и мануфактуру. Весной погрузили они пушнину и стали подниматься на лодке вверх по реке. Добрались. На берегу много людей, кто накомарник натянул, кто что. Много людей подъезжает в лодках. Пошли они пушнину сдавать. Мой дед смотрит: сидит один человек — то ли знакомый, то ли незнакомый. 'Где же я его видел? — думает. — Вон где! Во сне! Мы же с ним во сне подружи­лись! Тот самый! Он! Точно он!' И тот на него смотрит. Друг другу ничего не говорят, стесняются. Потом тот немного вытал и подошел к моему деду. И начали! Говорят, говорят. Анда (друг), где же я тебя видел?' — говорит тот нанаец. 'Мне кажется, что во сне! А теперь вот наяву встретились!' Они узнали друг друга только теперь! Мой дед был Дакчинга Бельды, а того нанайца звали Акани Донкан".

Шаманы-друзья могли обмениваться своими духами-помощ­никами. Так, шаманка Г. отдала в сновидении своей подруге К.И. ее 'дочку' (духа-помощника), К.И. отдала ей взамен Кэйдэлэм кэйчэ (духа-помощника, собаку). "Я отдала ей свою 'собаку' Кэйдэлэм кэйчэ, — рассказывала К.И., — но когда (эта 'собака') понадобится мне, я все равно могу ее позвать. И она (Г.), когда шаманит, зовет иногда свою 'дочь'. Но потом всё возвращается на места".

Дружба шаманов начинается иногда с помощи, которую оказывает один из них другому, попавшему в затруднительную ситуацию в мире духов. Муж М.Т., шаман, встретил шаманку, ставшую его по­другой, в сновидении. М.Т. говорила, что во сне ее муж переходил ручеек по поваленному дереву и услышал женский крик о помощи, "Проснулся, — вспоминала М.Т. — и говорит мне: 'Вот мне так-то приснилось'. Я спросила: 'Что же ты сделал? Спас ее?' 'Не знаю, от­вечает. Так он ответил. Что же я буду шуметь что ли, еще спрашивать? На этом и закончилось". "Он тогда утром проснулся, — рассказывала М.Т. о том же в другой раз, — проснулся и говорит: 'Я видел интерес­ный сон. Меня женщина звала: 'Спаси меня! Спаси меня!'' Спас ли ты ее?' спрашиваю. Мы дома вдвоем были, никого больше с нами не бы­ло. Так я его спросила. Разве спросила бы о таком при людях? 'Не знаю, отвечает, не знаю, спас ли или что сделал'. 'Спаси!' —кричала та женщина. 'Я, — говорит, — голос ее услышал, когда переходил ручей. Не знаю, что я сделал, только голос слышал'". Какое-то время спустя М.Т. отправилась в поездку и встретила женщину, которая сказала ей: '"Тетя, вы меня спасли! Когда я шла по берегу моря ли или где-то еще, то, если бы не случилось рядом твоего мужа, я умерла бы! Он меня спас! Он меня спас, и теперь он мне друг! Хоть и стал он мне другом, но я ни разу не ездила посмотреть на него". Женщина утверждала, что на нее набро­сили в невидимом мире железную сетку и она оттого болела, а муж М.Т. вызволил ее из этой ловушки, тем самым, вылечив ее. "Если бы не он, я умерла бы. На меня набросили железную сетку. Целиком меня покрыли так, что выхода мне не было". Спустя еще какое-то время муж М.Т. встретил спасенную им женщину, с которой все это время продол­жал, видеться во сне. "Как-то в Синде у отца Лены умер сын, — продол­жала свой рассказ М.Т. — Мы (с мужем) поехали туда. И встретились, наконец, мой муж и эта девушка. Она говорит; 'Ты оказался в точности таким, каким я тебя во сне видела. Ты меня спас. Жене,—говорит, — не нравится, наверно, что я с тобой подружилась? Жена твоя слушает и ревнует меня, наверно! Наверно, обижается!' А я говорю: 'Ничего! Ведь не наяву же все это происходит! Не на виду! Даже если б видела, не обижалась бы! Просто человек другого спас. Что тут обижаться?'"

На фоне большого числа рассказов о вражде шаманов, встречаю­щихся во сне, истории о шаманах — друзьях из сновидений крайне немногочисленны. И практически всегда они — фрагменты каких-либо историй о драматичных отношениях между шаманами-врагами. Дружба, связывавшая встречавшихся в сновидениях шаманов, пред­ставляла собой по преимуществу объединение против третьего шама­на, с которым враждовал один из друживших и во вражду с которым он вовлекал своего друга. В силу деструктивного характера подобных отношений следует определить их как сообщничество, противопоставляя их, тем самым, конструктивному сотрудничеству.
Объединяющим разных шаманов моментом была при этом их со­лидарность в противостоянии третьему шаману. Шаманка К.И. дружи­ла с шаманкой Г., жившей в другом селе. Подруги встречались в снови­дениях. В это время у шамана, соседа К.И., заболел единственный сын. "На спине у него выросла шишка,—вспоминала К.И. — Как ни лечили его шаманы, ничто не помогало". Шаманя, К.И. узнала: мальчик болеет из-за того, что его "придавила", как она выразилась, ее подруга Г. "Возле моего дома, — говорит она, — есть хлев для свиней, и Г. зарыла панян (душу-тень) этого мальчика в землю под моим хлевом. Как шаманы ни искали его панян, так и не смогли найти! Никто из них не проведал про эту Г.! Я одна об этом знала, но никому ничего не сказала. Мальчик тот умер, его вынесли и похоронили. После этого я как наяву увидела Г. Она пришла и говорит мне: 'Аида (подруга), я и не думала, что ты так поступишь, никому ничего не скажешь! Давай с тобой дружить! Я тебя буду жалеть, ты меня будешь жалеть! Душа у тебя хорошая! Этот шаман убил моего мужа, и потому, пока я не убила его сына, не могла успокоиться!'". "Сколько люди ни лечили (мальчика),—продолжала вспоминать К.И., — сколько ни гоняли амбанов (злых духов), я никому ничего не рассказала (о Г. — Т. Б.). И сын его так и умер от этой болячки на спине. Тогда-то она и сказала мне: 'Давай с тобой дружить!' У нас с ней дёкасо (принадлежащие кон­кретным шаманам пространства невидимого мира— Т. Б.) рядом были. Не совсем рядом. Между нашими 'домами' (между дёкасо. — Т. Б.) было толстое дерево. Там она исчезала (растворяясь в стволе этого дерева. — Т. Б.). Сколько они ни шаманили, я никому ничего не сказала об этой женшине (Г.). 'Душа у тебя хорошая! Ты знала и нико­му не рассказала обо мне!' А зачем рассказывать?"

Считается, что шаманы-друзья имеют возможность наблюдать реальную жизнь друг друга и вмешиваться в нее по необходимости, оказывать другу помощь в житейских делах. Н.П., утверждавший, что шаманы часто во сне дружили, приводил в пример свою мать-шаман­ку, у которой была в сновидениях подруга, удэгейская шаманка. "Со­шлись они во сне, — рассказывал он, — и узнали друг друга: эта Киле, а эта Кимонко. Сдружились. <...> Она говорила: 'Ты моя сестра!' И они были—не разлей вода!" Однажды в Сиру, где жила сестра Н.П., при­ехал учитель А. "Приехал, — продолжал рассказ Н.П. — куда идти? Ну, он помнит, что Н. здесь живет, и пошел к ней в гости. А ее дома не было! Она уехала на несколько дней на Бихан. Он открыл дверь. Дело было под осень. Растопил печку, собирался переночевать". Важно, что А. принадлежал роду Ходжер, шаманы которого издавна враж­довали с шаманами рода Киле. Несмотря на то, что А. не имел ни­какого отношения ни к шаманству, ни тем более к шаманской вражде, удэгейская шаманка наказала его за посещение дома дочери шаманки недружественного ему рода. Как вспоминал дальше Н.П., удэгейская шаманка увидела, что в доме дочери ее названной сестры появился А., "чужой" (из другого рода. — Т. Б.)! Он-то уснул было с вечера, а потом видит во сне — заходит женщина, и сразу видно, что она не нанайка, а удэгейка. Заходит и говорит: 'Ты почему здесь у дочери моей сестры ночуешь? Кто тебе разрешил? Хочешь, целую ночь будешь петь по-шамански, а хочешь, будешь криком кричать! Ни к соседям не уйдешь. Никуда!' И он всю ночь не спал! Всю ночь не спал! Думал: 'Если усну, нею ночь буду петь по-шамански, а то и кричать буду!' Наутро быстро собрался и уехал. Мама спала дома и из сновидения обо всем узнала. Когда он приехал в Даду, этот А., мама ему рассказывает: 'Было такое? Кимонко к тебе приходила? Я во сне это видела!' Не понравился Ки­монко этот А., не понравилось, что он в чужом доме ночует! Если бы моя сестра Н. была дома, она только со стороны посмотрела бы и ушла, а тут не понравилось ей, что ее нет, а он там хозяйничает. За­щищала!". У матери Н.П. был также друг шаман, также оберегавший ее детей от чужеродцев. К А.П., брату Н.П., пришел в его отсутствие И.Д., не только представитель другого рода, но и не нанаец. Сидя у кост­ра и ожидая хозяина, И. Д. вдруг увидел напугавшее его привидение. Мать Н.П. также видела все это во сне и объявила, что шаман — ее друг — заметил чужого у ее сына и пугал его.

Согласно некоторым рассказам, защита друга от чужих бывает ино­гда драматичной, поскольку, как считается, шаманы способны угро­жать даже жизни того, кто покушается, как они полагают, на благо­получие их друга. Группа охотников, среди которых был шаман — дед И.Т., рассказчика, — попала однажды на охоте в конфликтную ситуа­цию. Охотники приехали на чужие угодья, но решили, тем не менее, остановиться там, "решили,—как рассказывал И.Т., - что дальше идти нельзя, иначе провизии не хватит, да и речка рядом". Между тем, хозя­ева угодья уже заняли это место и не пускали вновь прибывших. Воз­ник конфликт. "Наши, — продолжал И.Т., — решили там заночевать. Сделали балаган недалеко от своих соседей. Вечером пошли к ним на переговоры. Те никак не соглашаются уйти! Что поделаешь! За­ночевали". В этой ситуации понадобилась помощь приехавшего с охот­никами шамана и его друга из сновидений, живущего далеко, на реке Сунгари. Ночью шаман, дед И.Т., "видит во сне, что на балаган опус­тился большой орел. Никто этого орла наяву не видит, никто не знает. А он видит его во сне!" Этот орел был, как объяснил И.Т., сэвэном — шаманским духом-помощником — его друга из сновидений. "Орел говорит ему: 'Друг, не думай ни о чем! Не переживай, не расстраивай­ся! Мы там, говорит, одного из них уничтожим, и вам будут пути от­крыты! Ну, как? Согласен или не согласен?' Дед спит. Соглашается во сне. Полетели они. Сами-то они спят, и дед спит, и друг его спит у себя на Сунгари. Подлетели к соседнему балагану. Друг моего деда задушил того охотника, который не пускал деда в свои угодья. Утром встали, а в соседнем балагане шум, гам! 'Что такое?' спрашивают. 'Человек умер! Как лежал в постели, так и умер!' Ну и все! Они домой засобирались! Надо было покойника унести домой. Так у них охоты и не было, ушли, а нашим свободно стало! Можно охотиться!"