ВЕРХОВНЫЙ БОГ ОДИН

У этого бога много имен, и вот лишь некоторые из них: Водан, Один («Ярость» или «Неистовство»), Альфадир («Всеотец»), Херьян («Владыка»), Вунш («Желание» или «Воля»), Игг («Ужасный»), Вератюр («Бог жизни»), Фимбультюр («Могучий бог»), Хрёд («Рычащий»), Свипаль («Изменчивый»), Ганглери («Странник»), Хангагуд («Бог повешенных»), Гейрвальд («Владыка копья»), Хертейт («Радующийся войне»), Глапсвид («Соблазнитель»), Текк («Желанный»), Саннгеталь («Находящий правду»), Оски («Исполнитель желаний»), Сигфёдр («Отец победы»), Гримнир («Скрытый под маской»), Бёльверк («Злодей») и Харбард («Седобородый»)[1]. Его основное имя, «Один» (Odin или Óðinn), происходит от древнегерманского слова со значением «ярость берсерка» и указывает на связь этого божества с экстатическим трансом, ибо Один — это бог экстаза, бури, поэзии, заклинаний, магии, битвы, смерти и преображения. Но при этом он — еще и бог мудрости, ясности ума, поиска знаний и божественного порядка. Некоторые современные северные язычники полагают, что такое обилие прозвищ, или хейти, у Одина свидетельствует об особом уважении, почтении и даже страхе, с которым относились к этому богу в северных странах Европы до утверждения христианства[2]. Так это или нет, но список имен Одина и впрямь внушает почтение: в общей сложности их известно более 150. И это позволяет с уверенностью утверждать, что Один способен принимать многие обличья и проявляться в самых разнообразных ипостасях. Среди прочего, он нередко скрывается под личиной простого странника и в этом обличье путешествует по всем девяти мирам, набираясь знаний, воплощая свои замыслы и общаясь со смертными.

Именно Один вдохнул жизнь в первых людей — мужчину и женщину. По этой причине, а также в связи с местом Одина во главе пантеона, его называют Всеотцом, тем самым восхваляя его животворную силу. Один как Податель Дыхания тесно связан с Одином как Отцом Рун и Искателем Знаний. Многие из его прозваний-хейти указывают на силу изреченного слова и сосредоточенного дыхания: Оми («Гулкоголосый»), Хведрунг («Рычащий»), Видримнир («Кричащий наперекор»), «Гальдрафёдр» («Отец гальдра»), Гёлльнир («Визжащий»), Эйлуд («Вечно гремящий») и так далее. Один — бог магии и власти. В магической практике речь вызывает именуемые предметы из небытия. Значительную часть рунической магии составляли особые песнопения и пение рун (собственно, это и называлось гальдром: в буквальном смысле слово galdr означает «петь» или «каркать»[3]), при помощи которых маг управлял воплощением своего замысла в реальности или, иногда, призывал духов и брал их под свою власть. Таким образом, говорить — значит, наделять жизнью; и в скандинавском пантеоне эта способность отведена главному из всех богов.

Итак, в своей ипостаси Подателя Дыхания Один оживляет и одушевляет все сущее. Он вдыхает жизнь в самые наши сокровенные, потаенные мечты и в те способности и таланты, которыми мы прежде пренебрегали. Он пробуждает наши страсти, разжигает огонь вдохновения, творчества, а иногда и гнева. И еще у него есть невероятно раздражающая склонность: он распахивает двери в те уголки нашего сердца, которые мы, казалось, давно уже заперли крепко-накрепко. От Всеотца приходит не только дыхание, но и осознанность — а это временами очень страшно. Нас порождает выдох Одина — дуновение, исходящее из его уст; и в наш смертный миг Один снова вбирает нас в себя со вдохом. Вся наша жизнь — это промежуток от выдоха до вдоха божества; Один не просто дарует нам жизнь, но кладет ей начало и конец своим дыханьем.

Адам Бременский в XI веке провозгласил: «Woden, id est furor» («Водан — это ярость»[4]). Несомненно, так оно и есть, но в еще большей степени Водан — это жажда и голод. Из письменных источников нашей традиции[5] явствует, что Один непрестанно жаждет знаний. Чтобы обрести мудрость, знание и понимание, он идет на все, не останавливаясь даже перед муками и страданиями. Самый известный и характерный тому пример находится в строфах из «Речей Высокого», где Всеотец говорит:

Знаю, висел я
в ветвях на ветру
девять долгих ночей,
пронзенный копьем,
посвященный Одину,
в жертву себе же,
на дереве том,
чьи корни сокрыты
в недрах неведомых.

Никто не питал,
никто не поил меня,
взирал я на землю,
поднял я руны,
стеная их поднял —
и с древа рухнул[6].

В этих строках повествуется о том, как Один добыл руны. Всеотец добровольно принес себя в жертву: девять дней и девять ночей он провисел на ветвях Иггдрасиля, пронзенный собственным копьем, страдая от боли, голода и жажды. И на девятую ночь его мысленному взору открылись руны. Он разглядел их в великой бездне, извлек оттуда и перенес в явленный мир. Он выстоял и победил. И в этой истории как нельзя более наглядно раскрывается самая суть Одина: Один — это голод и жажда, побуждающие непрестанно идти все дальше и глубже. Но это далеко не единственный пример того, с какой неутолимой жадностью Один охотится за знаниями. В «Речах Вафтруднира» он снова (вопреки совету Фригг, Матери всех живущих) подвергает себя огромной опасности, вступая в состязание с мудрым и хитроумным великаном. Ставка в этой игре в загадки — голова проигравшего. Но, конечно же, Один побеждает, и с головой расстается великан. В поисках знания о том, как мудрее всего распоряжаться своей властью и мудростью, Один отправляется к великану Мимиру и отдает глаз за право испить из его магического источника. Еще один сюжет повествует о том, как Один добывает священный мед — мед поэзии, вдохновения и творческого огня. Этот мед, Одрёрир, первоначально принадлежал богам и был приготовлен из крови Квасира — необычного существа, слепленного из слюны всех богов. Затем этот мед у богов похитили, и, в конце концов, он достался йотуну Суттунгу. Суттунг спрятал чудесный напиток в пещере и посадил свою дочь Гуннлёд охранять его. Чтобы добыть мед поэзии, Один пришел в страну великанов под личиной Бёльверка, проник в пещеру посредством обмана и оборотничества и соблазнил Гуннлёд, обменяв три ночи любви на три глотка меда. От этого союза родился Браги, бог поэзии.

Здесь Один ярко проявляет еще одно из своих самых выдающихся качеств: Всеотец любит женщин — всех, независимо от облика, размера и возраста. (И это бросается в глаза даже при самом беглом прочтении «Эдды»! Взять, к примеру, хотя бы «Песнь о Харбарде»: Тор похваляется тем, сколько йотунов он убил, а Один в обличье Харбарда хвастается в ответ своими любовными победами.) С женщинами он очень нежен, особенно с теми, кто отвечает на его любовь. Здесь надо добавить несколько слов по поводу хвастовства любовными победами, к которому так склонен Один. Мне кажется, что такая похвальба из уст божества — вовсе не признак вероломства или мужского шовинизма. Скорее, это свидетельство его могучей сексуальности, энергии и жизненной силы, настолько изобильной, что сдержать ее невозможно. Это символ жизни, избытка и могущества, а также, самое главное, — это призыв жить настоящим и ловить мгновения счастья — хрупкие и мимолетные, но от этого еще более сладостные. Призыв этот обращен, прежде всего, к другим божествам, которые живут, насторожив уши, в вечном ожидании, что Хеймдалль вот-вот затрубит в свой рог, возвещая последнюю битву, — но не только к ним. Он обращен ко всем, кто открывается Одину, кто любит его хоть немного и кто способен вместить в себя, пусть и на краткий миг, хотя бы каплю его колоссальной божественной сущности, чтобы в нашем мире той стало еще чуть-чуть больше. Мы — двери, окна и сосуды для этого самого деятельного и предприимчивого из богов.

Ввиду тесной связи этого божества с жизненной силой совершенно не удивительно, что Водан оказывается еще и богом врачевания, хотя после обращения Скандинавии и Исландии в христианство эта сторона его природы ушла в тень. Сохранилось только три источника, в которых Один упоминается как целитель. Первый из них — так называемое Второе Мерзебургское заклинание, в котором Водан исцеляет вывихнутую ногу лошади:

Фоль и Водан ехали к лесу.
Тогда у кобылы Бальдра была вывихнута нога.
Тогда заклинала ее Синтгунт, Сунна ее сестра.
Тогда заклинала ее Фрейя, Фолла ее сестра.
Тогда заклинал ее Водан так хорошо, как он умел,
и от вывиха кости, и от вывиха крови, и от вывиха сустава:
кость к кости, кровь к крови,
сустав к суставу да приклеятся[7].

Второй источник — «Заклинание девяти трав» из древнеанглийской рукописи «Lacnunga»:

Водан взял эти стебли, девять побегов славы,
И от удара аспид на девять частей распался,
Тут и устроила так яблоня против яда,
Что уж ему вовеки в мире не будет жизни.
Кервель и фенхель, эти двое самых могучих,
Созданы были мудрым Владыкою одноглазым,
Святой в небесах сотворил их, когда он висел на древе,
И разослал и отправил по всем девяти мирам их,
Злосчастным равно и счастливым, помощь всем без изъятья.

Третий источник — второе руническое заклинание из «Речей Высокого»:

Знаю второе, —
Оно врачеванью
Пользу приносит[8].

Разумеется, у Водана есть и более темная сторона. Он хитер, неумолим, свиреп и великолепен в битве. Он возглавляет воинство мертвых, выезжающее на Дикую Охоту, и вообще способен повелевать умершими, подчиняя их своей воле. (Так, в «Прорицании вёльвы» Один поднимает из могилы умершую провидицу и заставляет ее предсказать будущее.) Многие хейти Одина говорят о нем как о божестве войны и битвы: Херблинди («Ослепляющий рать»), Хникуд («Ниспровергатель») и Вальгаут («Бог павших»). Другие имена подчеркивают его свирепость: Бёдгедир («Подстрекатель битвы»), Водан («Ярость»), Видур («Убийца») и так далее[9]. Один — Странник, без устали скитающийся по свету в поисках знаний и каких-нибудь хитроумных способов отдалить день Рагнарёка и, быть может, заодно пополнить и сокровищницу своей собственной мудрости.


[1] Перечень имен Одина

[2] Из личной переписки с Вульфгестом, главой группы «Ealdricht», работающей в традиции англосаксонского язычества.

[3] От древнескандинавского глагола gala — «каркать».

[4] H.R. Ellis Davidson, Gods and Myths of Northern Europe. Harmondsworth: Penguin Books, 1964, p. 70.

[5] Корпус источников современного северного язычества включает в себя «Старшую Эдду», «Младшую Эдду», исландские саги, древнеанглийские лечебники, юридические документы и исторические хроники, а также современные антропологические, археологические и исторические научные исследования.

[6] «Старшая Эдда», «Речи Высокого», 138—139, пер. А.И. Корсуна. — Примеч. перев.

[7] Пер. Т.В. Топорова. — Примеч. перев.

[8] «Старшая Эдда», «Речи Высокого», 147, пер. А.И. Корсуна. — Примеч. перев.

[9] Brian Branston, Gods of the North. New York: Thames and Hudson, Inc., 1980, p. 112.

Автор: Галина Красскова (c)
Перевод: Анна Блейз (с)
Источник: Галина Красскова, "Северная традиция: боги, обычаи, обряды и праздники"

ОДИН У МИМИРА

Вот Один, уже не верхом на Слейпнире, своем восьминогом коне, не в золотых доспехах и шлеме-орле и даже без своего копья, отправился странствовать по Мидгарду, миру людей, держа путь к Ётунхейму, стране великанов.

Его называли уже не Один Всеотец, а Вегтам Странник На нем был темно-синий плащ, а в ру­ках - посох. И вот, направляясь к источнику Мимира, он встретил великана верхом на гигантском олене.

Перед людьми Один представал человеком, а перед великанами - великаном. Он зашагал ря­дом с великаном на гигантском олене, и они пове­ли разговор.
- Кто ты, о брат? - спросил Один великана.
- Я Вафтруднир, мудрейший из великанов, - ответил ехавший верхом на олене.
Тогда Один узнал его. Вафтруднир действи­тельно был мудрейшим из великанов, и многие пытались занять у него мудрости. Но приходив­шие к нему должны были разгадывать загадки, и, если им это не удавалось, великан отсекал им головы.
- Я Вегтам Странник, - сказал Один, - и знаю, кто ты, о Вафтруднир. Я постараюсь кое-чему у тебя научиться.
Великан расхохотался, показав зубы.
- О-хо-хо! - воскликнул он. - Я готов всту­пить с тобой в игру. Известна ли тебе ставка? Ты получаешь мою голову, если я не отвечу на ка­кой-нибудь из твоих вопросов. А если ты не смо­жешь ответить на какой-нибудь из моих вопро­сов, я получаю твою голову. Хо-хо-хо. Ну что, приступим?
- Я готов, - сказал Один.
- Тогда ответь мне, - начал Вафтруднир, - как называется река, отделяющая Асгард от Ётунхейма?
- Ивинг - имя этой реки, - сказал Один. - Ивинг, воды которой студены, но никогда не оде­ваются льдом.
- Твой ответ верен, о Странник, - молвил ве­ликан. - Но за мной еще два вопроса. Как зовут ко­ней, на которых День и Ночь ездят по небосводу?
- Скинфакси и Хримфакси, - отвечал Один.
Тут Вафтруднир не на шутку перетрухнул, по­тому что эти имена были известны только богам и мудрейшим из великанов. Если незнакомец не спасует перед последним вопросом, настанет его черед спрашивать.
- Ответь мне, - проговорил Вафтруднир, - как называется место, где разыграется последняя битва?
- Долина Вигрид, - сказал Один, - равнина, раскинувшаяся на сто миль в длину и на сто в ши­рину.

Пришла очередь Одина задавать вопросы Вафтрудниру
- Каковы будут последние слова, которые Один прошепчет на ухо Бальдру, своему любимо­му сыну? - спросил он.
Тут Вафтруднир затрясся от страха. Он спрыг­нул на землю и пристально посмотрел на незнакомца.
- Только Один знает, каковы будут его после­дние слова, обращенные к Бальдру, и только Один мог спросить об этом. Ты сам Один, о Странник, и я не в состоянии ответить на твой вопрос.
- Тогда, - молвил Один, - если хочешь со­хранить свою голову, открой мне, какую цену зап­росит Мимир за глоток из источника мудрости, ко­торый он охраняет?
- Он попросит твой правый глаз, о Один, - сказал Вафтруднир.
- Не согласится ли он на меньшую плату? - спросил Один.
- На меньшую плату он не согласится. Многие приходили к нему за глотком из источника муд­рости, но никто не решился заплатить цену, кото­рую просит Мимир. Я ответил тебе, о Один. Теперь откажись от моей головы и позволь мне следовать своим путем.
- Я отказываюсь от твоей головы, - сказал Один.
И Вафтруднир, мудрейший из великанов, по­ехал своей дорогой верхом на огромном олене.

Ужасную цену потребует Мимир за глоток из источника мудрости! Всеотец был повергнут в смя­тение этим открытием. Его правый глаз! Навеки лишиться правого глаза! Не лучше ли повернуть назад в Асгард, отказавшись от поисков мудрости?

Ноги несли Одина и не к Асгарду и не к источ­нику Мимира. Повернув на юг, он увидел Муспелльсхейм, где стоял с пылающим мечом Сурт, чу­довищный исполин, который, когда придет день, присоединится к великанам в их войне против бо­гов. Повернув на север, он услышал рев потока Хвергельмира, изливающегося из Нифльхейма, страны мрака и ужаса. И понял Один, что нельзя оставлять мир между Суртом, готовым уничто­жить его огнем, и Нифльхеймом, готовым снова вобрать его в свой мрак и пустоту. Он, старейший из богов, должен обрести мудрость, которая по­может спасти мир.

И вот, исполненный решимости пережить ут­рату и боль, Один Всеотец обратил стопы к ис­точнику Мимира. Источник этот находился под громадным корнем Иггдрасиля - тем, что рос в Ётунхейме. И там сидел Мимир, страж источника мудрости, глядя бездонными глазами в бездон­ные воды. И Мимир, каждый день утолявший жажду из источника мудрости, понял, кто стоит перед ним.
- Привет тебе, Один, старейший из богов, - сказал он.
Один поклонился Мимиру, мудрейшему из всех сущих в мире.
- Я хочу испить из твоего источника, Мимир.
- За это нужно уплатить дорогую цену. Все приходившие сюда отказывались уплатить ее. За­хочешь ли ты, старейший из богов, принести тре­буемую жертву?
- Да, Мимир, я принесу требуемую жертву,-— сказал Один Всеотец.
- Тогда пей, - молвил Мимир. Он наполнил большой рог водой из источника и подал Одину.
Обеими руками Один взял рог и начал пить. И чем больше он пил, тем больше открывалось ему будущее. Он прозрел все печали и беды, что обру­шатся на людей и богов. Но прозрел также и при­чину этих печалей и бед и узнал, как должно по­ступить богам и людям, чтобы сохранить достоинство в дни скорби и горя и оставить в мире силу, которая в один прекрасный день, хотя очень еще далекий, сокрушит зло, принесшее в мир ужас, печаль и отчаяние.

Осушив до дна кубок, данный ему Мимиром, Один собственной рукою вырвал свой правый глаз. Ужасна была боль, которую испытал Один Всеотец. Но с уст его не сорвалось ни стона, ни жалобы. Он уронил голову на грудь и закрыл лицо плащом, ког­да Мимир взял его глаз и бросил в бездонные воды источника мудрости. Там, в глубинах, и остался глаз Одина, сияя всем, кто склонялся над ними, вечным напоминанием о цене, которую Отец богов запла­тил за свою мудрость.