КАК ВОЛКИ НА АЛТАЕ ПОЯВИЛИСЬ (легенда)

КАК ВОЛКИ НА АЛТАЕ ПОЯВИЛИСЬ
Жил на Алтае Сюмелу-пай. Он ездил на вороном иноходце, ходил в шубе, крытой чёрным шёлком.
Вот одним белым утром поехал Сюмелу-пай на пастбище, за­хотел он поглядеть на свои стада рогатого скота, на свои табуны
всех шестидесяти мастей.
Плавно бежит вороной иноходец, важно сидит в высоком седле Сюмелу-пай. А навстречу ему, верхом на свирепом быке,—
алмыс-людоед. Глаза у алмыса — кипящие котлы, зубы — ост­рые ножи.
— О-о! — вскричал алмыс.— Давно, слыхал я, живёт на земле, в нашем Алтае славный герой Сюмелу-пай. Не вы ли это
будете?
У Сюмелу-пая нижняя губа отвисла, пот со лба течёт, а сам дрожит в своей тёплой шубе.
— Д-да, я Сюмелу-пай. Приходите завтра в мой восьмигран­ный кошемный аил. Я приготовлю для вас лучшее угощение, встречу вас в самой хорошей одежде, на самом быстром коне.
— Ждите. Приду. Однако, если обманете, худо вам будет.
Сюмелу-пай дёрнул повод, ударил девятихвостой плетью вороного иноходца. Как гроза примчался на стойбище, как мол­ния засверкал, как железо загремел:
— Эй, рабы! Навьючьте моё неисчислимое добро на мой бесчисленный скот. Я буду кочевать за семь гор, за девять рек.
Белый скот качнулся, как молодая трава от ветра, табуны тронулись, как вода в ледоход. Народу собралось — чёрный лес!
К вечеру переправились через две реки, через три горы. Сю­мелу-пай немного опомнился, губу подобрал, пот со лба рука­вом отёр и говорит:
— Эй, приведите ко мне пастушонка, сироту Чимирйка.
Чимирик всегда спал на голой земле, рядом с собаками, ел из щербатого черепка. На его ногах обувки нет, на его плечах шубы нет.
Снял Сюмелу-пай со своих плеч шубу, крытую чёрным шёл­ком:
— Надень эту шубу, Чимирик.
Приказал Сюмелу-пай заседлать лучшего коня:
— Садись в седло, Чимирик.
Сирота-ластушонок в таком высоком седле никогда не сидел, на таком резвом коне не скакал, такой шубы не наши­вал. Головы поднять не смеет, повод в руку взять не отважи­вается.

А Сюмелу-пай говорит ему ласково:
— На старом стойбище, в моём восьмигранном аиле я оста­вил стрелу с бронзовым наконечником. Поскачи на стойбище, Чимирик-малыш, дитя моё, привези мне стрелу.
Поскакал Чимирик на старое стойбище, спешился, вошёл в кошемный восьмигранный аил Сюмелу-пая и чуть не упал со страха. Возле костра спал-храпел человек, на человека непохо­ жий, зверь, на зверя непохожий. Стрела с бронзовым наконеч­ником висела в колчане над головой спящего. Чимирик только руку протянул, а спящий уже проснулся. Глаза у него — два ки­пящих котла, зубы — острые ножи. Чимирик ногой дверь толк­нул, выскочил из аила.
— Постой! Погоди, милое дитя! — закричал алмыс тонким голосом.— Глаза твои полны огня, грудь твоя полна ума, дай мне твою правую руку, скажи мне, где хозяин твоей чёрной крытой шёлком шубы, где хитрый Сюмелу-пай?
Чимирик руки алмысу не дал, о Сюмелу-пае ничего не ска­зал. Прыгнул в седло, хлестнул коня. Но конь с места не идёт, только головой мотает. Оказывается, алмыс схватил коня за хвост, держит, не пускает.
Чимирик спрыгнул на землю и побежал.
Алмыс в три глотка проглотил коня и пустился за Чимириком. Бежали сквозь леса, перепрыгивали через ручьи.
Прибежал Чимирик к берегу чёрного озера. Дальше пути нет.
На берегу озера поднимался к небу железный тополь с брон­зовыми ветвями. Чимирик спрятался за железный ствол, тол­щиной в десять обхватов. Алмыс за ним. Так бегали они кругом тополя, алмыс ни на шаг не отстаёт. Вот уже поймал своей ког­тистой лапой кушак чёрной шёлковой шубы. Но Чимирик выта­щил нож из кожаных ножен, рассек кушак. Алмыс с куша­ком в руках упал на спину, а Чимирик полез вверх по стволу тополя. Алмыс вскочил, а Чимирик уже на самой высокой ветке.
Заохал алмыс, даже заплакал:

— Чуть-чуть опоздал я этого Чимирика за ноги вниз ста­щить...
Выхватил из-за пояса острый, как молодой месяц, топор и ударил по стволу железного тополя. Два дня, две ночи, не от­дыхая, рубил.
На третье утро заскрипел, зашатался железный тополь. Ещё осталось раза два топором ударить, и дерево упадёт, да ноги алмыса уже не держат, руки не поднимаются.
— Устал я,— вздохнул алмыс.— Э, да ладно! Надломленное дерево не выпрямится, Чимирик-малыш никуда не денется.
Отдохну-ка я маленько.
Сел на землю, прислонился спиной к стволу и заснул.
А сирота Чимирик смерть свою совсем близко видит. Громко­-громко заплакал он.
Вот уже заворчал, заохал спящий алмыс, как проснётся, уда­рит топором по тополю, и Чимирику конец.
По дну синего неба кружил серый сокол, добычу искал, круг­лыми глазами кругом смотрел. И увидал на вершине тополя малыша в чёрной шубе.
— Почему ты сидишь здесь, малыш? О чём плачешь так горько?
— Как не плакать? Под деревом спит алмыс-людоед, про­снётся и меня съест.
— Где же твои отец и мать?
— Нет у меня ни отца, ни матери. Сирота я, раб Сюмелу-пая. Его скот пасу, кроме двух серых собак, никто со мной не знается.
Сокол распрямшл крылья и улетел. Он спешил на пастбище Сюмелу-пая. он искал двух серых собак.
Сколько времени сидел Чимирик на ветке сломанного топо­ля, сколько времени алмыс под деревом спал, кто знает? Вдруг чёрная пыль с земли к небу поднялась, белая туча с неба на землю упала. И увидал Чимирик двух серых собак, двух своих верных друзей. Язык свисает у них изо рта, как красное пла­мя, длинные хвосты по земле стелются. Вцепились серые собаки острыми клыками в алмыса и потащили его к чёрной воде чёрного озера.
— Слушай, верный наш Чимирик,— сказал старший пёс,— мы нырнём вместе с алмысом в озеро, и, если всплывёт чёрно-
бурая кровь, смейся, радуйся. Если красная кровь на воде по­кажется, плачь, горюй.
Собаки бросили алмыса в воду и сами нырнули.
Чимирик соскочил с дерева, смотрит на воду, ждёт. Вот по­казалась чёрно-бурая кровь. Чимирик подпрыгнул, в ладоши
захлопал. Но тут всплыла кровь красная. Загоревал Чимирик, заплакал. Много-долго не прошло, как опять выступила на воде чёрно-бурая кровь.

Чимирик погладил свои щёки и запел:

Льётся, льётся кровь алмыса.
Жирная, как масло, чёрная, как яд.
Эй, алмыс, людей глотавший,
Чёрной смертью погибай!
Как пропел эти слова Чимирик, так и вышли обе собаки из воды.
Молодая скачет, хвостом виляет, а старая сидит, рапу на ноге зализывает.
— Надо целебной травы поискать,— сказал Чимирик.
— Некогда, некогда,— ответил старый пёс.— Сперва надо
Сюмелу-пая наказать.
Вот пошли искать стойбище Сюмелу-пая. Хромой пёс всё медленнее, медленнее идёт. Потом и вовсе на свой хвост сел:
— Нет, вровень с вами шагать не могу. Ступайте сами, а я останусь в лесу.
И осталась серая собака в чащобе. Много-мало времени прошло, затосковала серая собака. «Если убиты мои друзья, тела их неведомо где высыхают. Если живы, должно быть, уже не придут ко мне». Ждала, ждала хромая собака и завыла:
— Сюмелу-у-у-пая у-у-у-били, а меня забы-ы-ы-ли...

И так тоскливо стало серой собаке, что она ещё дальше в лес убежала, ещё громче заплакала. К людям серая собака теперь не подходит, на зов не отзы­вается, лаять она отвыкла, хвостом никогда не машет.
И дети, и внуки серой хромой собаки не лают, а громко воют в глухом лесу. Так появились волки на Алтае.
Сколько зим с той поры растаяло, сколько вёсен отцвело, не ведаем, сколько лет минуло, никто не считал, куда ушёл па­стушок Чимирик, где вторая собака, никто нам не мог расска­зать. За это время скалы рухнули, горы выросли. Там, где леса шумели, камни обнажились, на голых камнях тайга вы­росла. Давно всё это было.