Киргизские шаманы (Ястребов М.)

КИРГИЗСКИЕ ШАМАНЫ

Отрывок из записной книжки.

(Посв. Корн. Иван. Покровскому).

Осень на исходе; морозные дни и порывистые ветры заставили Киргиз перенести свои кибитки с открытых мест в более приветные — к подошвам гор, в овраги или камыши...

Думаю, приятно познакомиться с походным шатром полудикаря, особенно для человека, которому судьба не благословить побывать в нем лично...

Пред вами, почтенный читатель, целый Киргизский аул, состоящий из двух-трех десятков кошей разной величины — смотря по достатку хозяина; аул этот не отличается тем шумом, гаерством, движением, какие вы привыкли находить в цыганских таборах... Войдемте в одну из кибиток аула.

Среди кибитки казан; под ним тлеет бедное топливо Из нескольких корней чилиги и штук коровьего помета; вокруг казана полунагие ребятишки греются; один из них с стоическим терпением выдерживает жар, между тем как другой, с спартанским самоотвержением, голыми руками поправляет горящие куски топлива. Поодаль от огня сидят в дырявых бешметах и коротких кожаных чалбарах безобразные марджи и простегивают джабоги (Джабога — армячный халат, подложенный верблюжьей или овечьей шерстью.); посинелые от холода, их руки также грязны, как и джайулоки (Джайулок — платок, вернее — кусок миткалю, длиною аршина в два, которым обматывают себе головы замужние Киргизки.). Но вот является пред [302] казаном первая хозяйка коша — и декорация меняется. Пользуясь, по обычаю степей, безусловною покорностию молодежи, как старшая по летам, роду и племени, она тотчас же командирует ранее ее гревшихся за топливом. Вереница баб, девок и ребятишек, не смотря на стужу, потянулась сбирать топливо, рассеянное на всем пространстве степи, где ходит скот и существует растительность, и не прежде возвращается, как наполнив им чувалы; а чтобы, наполнить их, многим стоит это не одних слез: частенько, выкапывая корни, возвращаются они с окровавленными, исцарапанными руками... (Да не заключит читатель из сказанного, что степи вовсе бедны топливом, и что кроме корней чилиги и скотского помета они другого не имеют. Действительно, кизяк в безлесных местах общеупотребителен, — но потребляют его также на Новой линии, наконец и в самом Оренбурге. Дальним Киргизам, зимующим по реке Заревшане, под Бухарой, или в плодородной части степи между реками Сыром и Куваном, обильные кустарники саксаулу заменяют дрова, а ближайшие закупают их в малом количестве на линиях. Камыш везде водится в изобилии; посещающие для мены Бухару запасаются тамошним топливом — джузаном (трава).).

Войдемте в другой кош или кибитку.

Тот же среди кибитки казан; то же горит под ним топливо, вонючий дым которого, густой струей, тянется вверх, в отверстие, откуда, в свою очередь, падают на огонь капли растаявшего снега и производят шипение. Поодаль от огня, ближе к дверям — (самое низкое место, сродное нашей прихожей) сидит, поджав ноги, на голой земле, пожилой байгуш, и, за кусок мяса, тачает, большой швейной иглой с суровой ниткой, безобразные сапоги из толстой болгары, прокалывая наперед подошву и кожу шилом; это — странствующий сапожник. Изорванная джабога и засаленная тюбетейка говорят о его бедности, а место, им занимаемое в кибитке, свидетельствует пред всеми о его ничтожестве. В тирмэ (Тирмэ — место в глубине кибитки, самое почетное.), на Бухарских одеялах покоится сам хозяин — пожилых лет, в шелковом бешмете из Бухарской аладжи; в одной руке у него табачный рожок, другою он поглаживает, изредка, бороду, произнося при этом: «Аллах-екбер!» За ним, у киряга (Киряга — красные решетки, на которых ставится кибитка.) нагромождены один на другой сундуки с разным домашним скарбом; вверху кибитки, в отверстии, коптится лошадиный махан... [303]

Заглянем еще в одну из кибиток, в которой раздаются звуки молота, и из отверстия которой высовывается движущийся конец копья. Между десятком зевак виднеется плотная фигура кузнеца; в одной руке у него полоса железа, в другой молот фунтов в тридцать; пред ним наковальня, укрепленная в чурбан, возле которой валяются откованные: ножи, топоры и другие вещи. Среди кибитки сидит старик, сложив по-Турецки ноги; между них чугунный котелок, в котором он растирает тупым концом копья табак, подкладывая в него навозной золы; он то и дело чихает, не смотря на то, что сам, как и большая часть Киргиз, страшный охотник носового...

Иные картины, не менее характеристические, оригинальные, встретил бы ваш взор в других кошах; но мы не заглянем, на этот раз в них, минуем и кибитку новобрачных со спущенным тундыком (Тундык — дымник, войлочный кружок, покрывающий отверстие кибитки.) и украшенную цветными тесьмами, в которой они стыдятся; и те коши, в которых нагие ребятишки от стужи зарылись в теплую золу, а красавицы, разодетые по последней Киргизской моде — в шелковых полосатых чапанах, в остроконечных шапочках из алого бархата, украшенных совиными перышками, стеклярусом и корольками, жуют крут (сушеный овечий сыр) и вяжут уздечки для отца и братьев, — и остановимся пред большою кибиткою из белой двойной кошмы (войлока), окруженною толпою байгушей и тыенгутов (работников), привлеченных запахом варившегося бишбармака, надеждою получить кулдук (Кулдук — отблагодарение, по обычно; абас-кулдук — покорно благодарю.) и игрою баксы или Киргизского шамана...

Познакомимся с этим шаманом. Но прежде — небольшое отступление.

Спросите у первого встретившегося с вами Киргиза: какого он вероисповедания? Он вам ответит — он ничего не ответит, кроме: «Аллах-екбер», причем отрет ладонями свое лицо, или скажет для вас бессмысленное: «наш закон» — и только... От чего это?

Было время, когда Киргиз был совершенным дикарем по своему быту в понятиям, благоговел пред солнцем, источником или виновником благ, потребностей его пастушеской [304] жизни; было время, когда он придерживался черной веры (шаманства), основываясь на символическом представлении начал добра и зла — кутаи и шайтан, или буркан и албасты...

Явились последователи Мухаммеда, символом веры засияла луна, и — Киргиз остался без всякого убеждения и теплого чувства религиозного... остается и поныне. И никто не взглянет на него с горячим участием, не прояснит его ума, не очистит вкуса, не обработает обычаев, не поощрит его к труду... Вера, христианская вера научает нас любить ближнего, смягчает наш прав, — что же отрадного принес Киргизу исламизм, чему он научил его? Он его сделал тем, чем он есть!... Киргиз принял его — он не мог его не принять, как побежденный от победителей — с одной стороны, а с другой потому, что исламизм так много обещал его чувственности, во многом согласовался с его грубыми обстановками и проявлениями жизни, — он его принял, исповедует, для того, чтобы ничего не исповедывать!!!... Говорю по личному убеждению, по четырехлетним своим сношениям с Киргизами... За диковину, молящийся Киргиз или посещающий мечети на Старой линии. Только богатый, в глазах которого всякий труд — унижающее, презренное достояние байгушей (нищих), иногда, от нечего делать, или, чтобы показаться пред тыенгутами еще более важною, недосягаемой особой, прикажет женам подать себе кумган (медный кувшин) и свершит омовение водою (вудзу), а летом на перекочевке, в безводном месте — песком (тяммум), расстелет намазлык (Ковер, на котором правоверные творят молитву — намаз или немаз.), садится на него, — и начинает молиться; и молится он, зажав себе пальцами уши и кланяясь на восток, без всякого внутреннего, сердечного сочувствия, нашептывает разные молитвы — в сущности набор слов, схваченный, заученный его ленивой памятью во время чтения мулл, мало или вовсе им непонимаемый... Да и кто может ему растолковать их, если бы и пожелал он? Муллы его — эти жалкие грамотеи, беглые Татары, едва разумеющие читать, — Киргизы, заучившие несколько сур в Бухарских медрессе?... Нет, муллам не научить его!... Киргизы правы, не давая им никакого особенного значения, считая их за существа ничтожные! Бывают, правда, эти муллы в известных случаях на требах, толкуют и она стихи Корана, — но что это за жалкое, превратное истолкование! Не постигая вполне ни одной суры, они направляют смысл ее [305] в пользу слушателей, особенно если они богаты, ловко льстят их самолюбию, — и остаются в уверенности на получение хороших подарков (пишкеш)... Киргиз хорошо только знает, сколько он может иметь жен, сколько их обещается ему на том свете, презрение к неверным (кафыр), и славит Бога от восхождения солнца до первой стражи ночи, — ровно пять раз в сутки, не обращая своего сердца и помышлений и одного раза!..

И так, приняв Мухаммедово учение, Киргизы остались без всякого убеждения и чувства религиозного... Но люди с скудными и ложными понятиями о Боге, о себе и о всем их окружающем — существа жалкие, бессмысленные животные... Близкое обращение с природою, но в то же время неуменье понимать ее происшествия, вводит их в самые опасные заблуждения... Посетит ли какая беда Кайсака лично, или его семейство, его стада, — и он тотчас же делает на это свои странные толкования, воззрения; приписывает все это сверхъестественной силе, прогневлению им духов, и ищет средства к отклонению, прибегая к помощи шаманов; и верит от души заклинанию их, ворожьбе, особенно когда баксы сумеет польстить его самолюбию, его помышлениям, желаниям, ловко вызнав их наперед. А сбудется ли предсказание шамана — Киргиз об этом мало думает; утешенный им, он знает, хорошо помнит не одного счастливца, которому шаман отклонил беду — от чего же и ему не попасть в их категорию?... Осудим ли мы за это Кайсака, когда у него нравственный перевес на стороне воображения, а не разума?... Тогда как другие смотрят на шаманство как на религию, называя ее «черною верою», для отличения, от буддизма (желтой веры), Киргизы своим шаманам не дают никакого особенного преимущества, считают их, также как и мулл своих, за существа ничтожные, — как на бедняков, которые своими познаниями, сношениями с чистыми и нечистыми духами, зарабатывают себе пропитание...

Познакомимся же покороче с их шаманами.

Предоставляя охотникам до игры подобиями или созвучиями слов производить шаманство от Санскритского слова сраманас, Греческого саманси, или Мандьжурского самани (исступленный, восторженный), скажу, что Киргизы своих шаманов называют вообще баксы. Баксы не отличаются, как у Якутов, Бурят, или Монголов необыкновенностию своей одежды, наводящей страх и [306] удивление, не имеют при себе даже и шкуры выдры, и если постятся другие из них пред начатием шаманства, так это потому только, что не имеют чем бы наполнить свою вместительную утробу.

По способу их гадания, они делятся на несколько разрядов; между ими: рамчши, джаурунчши, джюлдузчши и даргирь общеизвестней и уважительней.

Рамчши предсказывают будущее, глядя на цвет пламени горящего жиру; в сущности — это шарлатаны...

Джаурунчши гадают на бараньих костях. Сожигая баранью лопатку, они по трещинам, образовавшимся на ней, предсказывают будущее. — Оба эти шамана преимущественно в ходу, когда идет речь о благополучии скота.

Джюлдузчши — астрологи; они заслуживают полного внимания по своим астрономическим сведениям. — Бесспорно, первыми астрономами были кочующие народы. Пастушеская жизнь среди необозримых степей, побуждала их, для знакомства, с путями, наблюдать за течением небесных светил, — и влиянию их на землю, и даже на самых ее обитателей, приписывать все физические и нравственные перевороты, происшествия, и притом различному их действию в различные годы (Киргизы многим созвездиям дали свои именования. Положение полярной звезды, которую они называют колом, знает из них старый и малый; она преимущественно служит им путеводительницею в ночных разъездах.). Подобное убеждение, существующее и между Киргизами, распространилось вероятно между ними еще в те времена, когда они во всем сходствовали с Монголами. Джюлдузчши имеют довольно замечательное понятие о планетном периоде. Период этот, постоянно возвращающийся, состоит по их толкованиям из двенадцати лет, в котором каждый год отличается особенными действиями небесных светил; подобно Халдеям при делении пояса зодиака, они придумали свои двенадцать знаков, довольно оригинальных: мышь, телец, тигр, заяц, крокодил, змея, конь, овен, обезьяна, курица, собака, свинья.

1. Год мыши — хороший год; лето дождливое; много родится плодов; продолжительная зима; в конце ее откроются болезни; расплодится много мышей, причиняющих большой вред; остерегаться нужно воров, которых появится много. — Родившийся в начале года будет человек умный, в средине — тунеядцем, в конце лжецом. [307]

2. Телец. В этом году — жестокие морозы, которые уничтожат плоды; произойдут везде беспорядки, кровавые войны; дожди редки; султан будет огорчен; повальная болезнь на животных. Родившийся в начале года будет с умом, не привносящим пользы, в средине — красив и счастлив, в конце — горемыка.

3. Тигр. В этом году будет великая смертность; продолжительная зима; междоусобия и зависть между людьми; в горах бедствие и неурожай хлеба. Кто родился в начале года, будет человеком храбрым, в средине — будет иметь во всем неудачи, в конце — горд.

4. Заяц — год плодородный; откроется в некоторых местах холера; лето дождливо; зима тепла. Родившийся в этом году будет лукавым, завистливым, коварным.

б. Крокодил. Будут войны; много снегу и хороший урожай хлеба. Родившийся в начале года будет глупым и скоро поседеет, в средине — бессовестным, в конце — трудолюбивым.

6. Змея. Будет много змей и скорпионов, и потому год сухой и бесплодный; кровопролития; неурожай хлеба. Родившийся в начале года будет мечтателен, в средине — завистлив, в конце — груб, дурного характера.

7. Конь. Откроются войны на юге; зима холодная; — скудный урожай хлеба и плодов. Кто родится в начале года, будет человеком храбрым, умным и дружным с султаном, в средине — глупым, в конце — ненавистлив.

8. Овен. Продолжительная зима; откроются жестокие болезни, несчастным вспомоществовать будут люди. Родившийся в начале года — счастлив, добродетелен, никого не оскорбляющий, в средине — будет иметь много врагов, в конце — скоро умрет.

9. Обезьяна. Будет сильная засуха и повальная болезнь на верблюдов и лошадей; зима жестокая; плодов мало. Родившийся в начале года будет с дурными свойствами, в средине — завистлив, в конце — неблагодарный.

10. Курица. Люди будут обманывать друг друга, хитрить; будет везде жестоко свирепствовать холера; плодов много; зима продолжительна. Родившийся в начале года будет храбрым, красивым, и рассеянным, в средине — развратным, охотником до вражды и брани, в конце — гостеприимным.

11. Собака. Будет засуха, по плодов много; падучая болезнь на верблюдов; холодная зима; сильная холера и кровопролития. Кто родится в начале года, будет дурного характера, в средине — отважный, в конце — искренний. [308]

12. Свинья — соответствующий нашему 1851 году. В этом году родится много девиц; будет неурожай на пшеницу; фруктов много; зама ранняя. Кто родится в этом году, будет дурного характера; если займется он торговлею, получит убытки.

Всем этим знакам, которых значение сейчас сообщено, соответствуют известные года. Новый год начинается со времени весеннего равноденствия...

(Следующие годы соответствуют вышеозначенным знакам:

1. Мышь 1792-1804-1816-1828-1840

2. Телец 1793-1805-1817-1829-1841

3. Тигр 1794-1806-1818-1830-1842

4. Заяц 1795-1807-1819-1831-1843

5. Крокодил 1796-1808-1820-1832-1844

6. Змея 1797-1809-1821-1833-1845

7. Конь 1798-1810-1822-1834-1846

8. Овен 1799-1811-1823-1835-1847

9. Обезьяна 1800-1812-1824-1836-1848

40. Курица 1801-1813-1825-1837-1849

41. Собака 1802-1814-1826-1838-1850

12. Свинья 1803-1815-1827-1039-1851

Вспомним, что знаку тельца соответствовала 1793, 1805 и 1829, а коню 1846 г., когда был повсеместный неурожай хлеба, война Англичан с Сейками и холодная зима; вспомним еще, что холерные года 1848 и 1849 соответствовали обезьяне и курице, и припишем все это одному случаю. Любопытно проверить нынешний г. свиньи)

Джюлдузчши способом гадания не отличаются от своих собратий; в одном разница, что они преимущественно гадают вечером или ночью, тогда как другие во всякое время. На байрамах, или вообще на пирах, джюлдузчши в числе первых объедал; на привалах караванов, они предсказывают по просьбе караван-баша: безопасен ли путь, прибыльна ли будет мена.

Наконец — дарьгир, редкий гость на Лилиях и в восточной части Орды; шаманство его процветает в Малой Орде. Встреча с подобным существом для людей специально образованных — как медика, любопытна и может быть не без пользы. Дарьгирь — лекарь-аллопат. Система его лечения в хронических и острых болезнях основана на ботанических и химических познаниях.

Вместе с кобызом — необходимою принадлежностию каждого баксы, к поясу его привешен мешочек с разными травами и кореньями, половина которых, по своим названиям и целительных свойствам, вам незнакома; между ними глаз ваш встретит: несколько лепешечек целибухи (nux vomicum), отличит Testuca fleutans (мятник), Hyosciamus (черная белена) и Datura stramonium (дурман); камфора с спиртом от порезов, а sarsaparil в сифилистических болезнях употребляются им удачно.

Процесс их шаманства следующий (вариаций бывает не много): [309] Помнится, мы остановились пред кибиткою, окруженной толпою тыенгутов и байгушей, привлеченных присутствием баксы.

Войдемте в нее.

По обычаю, хозяин встретит нас у дверей кибитки, и предложит в ней самое почетное место. Усевшись на Бухарских одеялах, осмотримся. Посреди кибитки котелок, в котором варится бишбармак; в стороне, поджав ноги, сидит баксы — предмет вашего любопытства. Он пожилых лет, худощав; выдавшиеся скулы, маленькие черные глаза и редкая борода клином, говорят о его Киргизском происхождении. Сверх бумажного полосатого бешмета, на нем потертый яргак из козлиных шкур шерстью вверх; снятый бараний малахай (треух) выказывает гладко выбритую его голову в поношенной тюбетейке, шитой шелками. К ременному поясу привешаны кобыз (Кобыз -Киргизская скрипка, состоящая из долбушки, или большого ковша с дрянной ручкой, на котором натягиваются струны две и три из конских волос.), калта (Калта — кожаная сума. Не от калты ли Иоанн I прозвав Калитою? От калты видно происходит наше слово калита, которое получил в прозвание Иван Данилович. М. П.) с оловянной пуговицей и нож в черном кожаном мешочке. Возле него лежат: топор, кинжал и веревка. — Кроме хозяина, его жен и приятелей, в кибитке еще сидит, по близости к шаману, молодая, задумчивая Киргизка; смугловато-бледное ее лицо довольно красиво; одета, она богато; это — пациентка, больная.

После разной болтовни, до которой Киргизы страшные охотники, начинается шаманство. Молча баксы отвязывает кобыз от пояса, посадив против себя чаруемую Киргизку, засучивает рукава яргака, вооружается смычком, превосходящем величиной контр-басовой, и начинает играть и вместе петь. От непривычки к этой страшной, раздирающей душу музыке и дисгармонического пенья, мы зажмем уши; тем более, что слова его песни никому непонятны. Церемония эта длится довольно долго; она означает отогнать черта. Мало по малу баксы воодушевляется; неистовей, грозней ходит смычек по толстым струнам; пенье делается оглушительней, лицо кривляется — он входит в экстаз. Забывшись до исступления пифии, он ужасен, отвратителен, с своими сверкающими глазами, членами, пришедшими в трепет. «Овладеваемый духами», он вскакивает на ноги, то опять садится, размахивает кинжалом, искусно засовывает его себе в грудь, бьет [310] что есть силы по ней обухом, словом, до такой степени беснуется, кривляется, что упадает замертво, в изнеможение; иногда, выбежав из кибитки, садится на первую попавшуюся ему лошадь и скачет по необозримой степи. — Чрез пять минут он выходит из забытья, открывает глаза, дико, бессмысленно поводит ими; поворотясь на грудь, и взяв кинжал в руки, он всовывает лезвее себе в рот, напирается на него всем телом до тех пор, пока присутствующие не увидят одну рукоятку; поворотив кинжал в горле, он его потом высвобождает, и страшно всхрипнув, извергает изо рта кровавую пену. В это время присутствующие вместе с чаруемою Киргизкою кричат: хай, ой-бой-ой, Алла ой-боей, хай, хай! Схватив больную, шаман приподнимает ее, вертит на воздухе, и потом бросает ее на землю так крепко, что оставляет без памяти: над ней совершились чары; осталось изгнать нечистых духов. Тот же кинжал, который побывал у него в горле, он засовывает лежащей без движения Киргизке в грудь под ложкою; вынув его и поводив концем лезвея около ее сердца, бросает его и берет веревку, которою обматывается по середине; толпа тыенгутов врывается в это время в кибитку; из них десяток охотников берут концы веревки и начинают тянуть что есть мочи: не смотря на страшную боль от стягиванья, баксы сначала кривляется, прыгает; потом лицо его синеет, глаза наливаются кровью и он снова изнемогает... нечистый дух теперь отогнан.

Оправившись, он лениво берется за кобыз, опять начинает петь и играть; чрез пять минут, толкнув ногой лежавшую до тех пор без движения Киргизку, он приказывает ей убраться; она встает и быстро исчезает, — а с тем и шаманство прекращается; больная излечена...

Утомленный до нельзя, баксы, по приглашению, подвигается ближе к котелку и забывает все перенесенные им мучения, когда хозяин, зачерпнув полную пригоршню бишбармаку, вложит ему в рот.... Жалкое человечество!...

Накормленный — главная плата за леченье — баксы надевает свой малахай, и выходит из кибитки, наигрывая на кобызе и напевая в полголоса какую-то тарабарскую, им выдуманную песню.

Иногда хозяин кибитки важно скажет ему: «ертыгайтшь» — и он остается, садится, и начинает говорить сказку, импровизируя нередко умно и складно.

Таков процесс гаданья или заклинаний шаманов.

Много и много других проделок, не менее оригинальных и поразительных, свершается ими; смотря как хватают они [311] горячие вещи, ходят безвредно по раскаленному железу, бьют себя обухом в голову и грудь (причем захватывает дыхание), мне много приходило на ум грустных мыслей, которыми я поделюсь с читателем, в надежде еще не один раз встретиться с ним на этом предмете, если только мой первый рассказ не показался ему скучным.

Не одни Киргизы верят могуществу и заклинаниям своих шаманов; не одни казаки считают их за диво, но купцы и чиновники платят от души дань их сверхъестественности и боятся их глазу...

Выйдем из кибитки, читатель, не прислушавшись к сказке шамана, и — ногу в стремя. Весело скакать на легком бегуне по ровной, необозримой степи, приятно полною грудью подышать ее свежим воздухом, есть наслаждение в ее вечерней могильной тишине...

Матв. Ястребов.

Текст воспроизведен по изданию: Киргизские шаманы. Отрывок из записной книжки // Москвитянин, № 8. 1851