Сказание о старике шамане, его сыновьях и о Чинчире Шитолицем

Жил старик нганасан. Жена у него была, три сына и дочь-невеста. Два сына уже охотники. Один бегал так быстро, что дикого оленя догонял. Звали его Мерагэ. Другой - стрелок хороший, птиц в лет бил, по имени Дютадэ. А третий сын ещё мальчик был, ещё только детским луком владел.

Как-то старик сказал старшим сыновьям:
- Поезжайте лёгким чумом в камень (возьмите маленький разборный чум и поезжайте в горы - прим.), в эту пору там много диких оленей. И сестру с собой возьмите, она вам еду будет варить.
- И я с ними поеду, - просит мальчик.
- Что ж, поезжай. А мы с матерью при стаде останемся, будем оленей пасти.

Приехали в горы три брата и сестра. Поставили лёгкий чум. Живут. Промысел хороший, диких оленей много. Мерагэ и Дютадэ до света встают, в темноте с добычей возвращаются. Сестра оленье мясо впрок вялит, маленький брат ей помогает: хворост приносит, куски мяса на вешала развешивает.

Только раз вот что случилось. Ушли старшие братья далеко в сопки. Девушка сидит у очага, шьёт. Мальчик стрелы на пушных зверьков мастерит. Наконечник у стрел не заостряет, чтобы пушистый мех не попортить. Вдруг заскрипел за чумом снег, шаги человека послышались. Встревожилась девушка: «Почему один брат возвращается? Не случилось ли чего?».

Только успела так подумать - вошел в чум чужой человек. Лицо у него разукрашено, на щеках и на лбу узоры, будто нитками вышиты. Оглядел всё кругом: нет ли мужчин в чуме. Сгрёб девушку в охапку, с ней бежать хотел. Тут мальчик схватил свой детский лук и пустил в Шитолицего стрелу с тупым наконечником. Ударила стрела чужого в плечо. Он девушку из рук выпустил. Засмеялся, вытащил длинный нож, к мальчику шагнул. Девушка на руке у него повисла, закричала:

- Брата моего убивают!.. Он тебе вреда не причинил!

А Шитолицый уже занёс нож над мальчиком.
Сестра молит:
- Куда хочешь с тобой поеду! На тебя работать буду! Только не убивай брата!
Опустил нож Шитолицый, сказал:
- Ну ладно! Его тоже возьму с собой. Подрастёт немножко, работником будет. Здесь его не оставишь: он меня видел, всё расскажет.

Вышли они из чума, на две нарты сели. Шитолицый на задней нарте, настороженный, лук у него на коленях лежит. А девушка с братом - на передней нарте. Это Шитолицый так приказал, чтобы они не убежали. Когда нужно повернуть, он с задней нарты кричит.

Долго едут. Ночёвки короткие делают: Шитолицый погони боится. Сколько дней так прошло, девушка не знает и мальчику не сосчитать.

Раз вечером на стоянке девушка нечаянно котелок на костёр опрокинула. Еда пропала, и огонь погас. Ударил её за это Шитолицый. Мальчик за сестру вступился. Слабым своим детским кулаком замахнулся на обидчика. Тут Шитолицый рассердился, схватил его, затряс.
- Щенок шелудивый! - кричит. - На кого руку поднял?! На князя шитолицых Чинчира! Не нужен мне такой работник. Брошу тебя здесь, пропадай в снегах с голоду, с холоду!
Потом к девушке повернулся.
- А ты поворачивайся живее! Сейчас дальше поедем.

Пока Шитолицый Чинчир запрягал оленей, сестра успела брату шепнуть:
- Иди по следу нашего рагиша. На каждой ночёвке еду буду тебе оставлять. Увидишь воткнутую в сугроб палку, там и ищи.

Увёз Чинчир девушку. Мальчик один среди снегов остался. Поплакал, пошёл по следу аргиша.

Так идёт от стоянки к стоянке. Всё дальше отстаёт от быстроногих оленьих упряжек.

Началась в тундре весна. Бредёт он по талому снегу, еле ноги передвигает, а всё же оленью дорогу, следы от нарт, не теряет из виду. И вот такой день настал, когда эта дорога в реку уперлась. Видно, Шитолицый давно здесь проехал, пока ещё лёд стоял. А теперь тронулась река, плывут по ней со звоном льдины, стукаются одна о другую, дыбом становятся. Не перейти, не переплыть мальчику. Побрёл он по берегу куда глаза глядят. Что с ним сталось - может, узнаем, может, не узнаем.

Теперь назад повернем, что раньше было, расскажем.

В тот день, когда Шитолицый Чинчир девушку и мальчика увёз, Мерагэ и Дютадэ поздно вечером вернулись. Зашли в чум, а там пусто, будто никто никогда не жил. Из чума назад выбежали, увидели истоптанный снег, след чужого аргиша. Бросились они по этому следу, он скоро в камнях потерялся. Тогда братья быстро лёгкий чум разобрали, в тундру, к отцу, к матери, погнали свои упряжки.

Узнав про беду, начала старуха-мать плакать. Отец разгневался, своих сыновей «бабами», «трусами» назвал. Какого другого имени они стоят, если сестру и маленького брата не уберегли! Потом схватил шаманский бубен - он ведь шаманом был, - принялся в бубен бить, кружиться стал, ногами топать. Долго так плясал и кружился, наконец на землю упал. С закрытыми глазами заговорил:
- Вижу, вижу: далеко мои дети, пар от их дыхания и дыхания обидчика к небу поднимается. Прямо на середину дня они путь держат. Хорошо, что живы они, догоним, отобьём!

Поднялся старик с земли, велел сыновьям в тундре свежих оленей поймать, в нарты запрягать. Быстро снарядились, поехали. Все прямо на полуденную сторону, на середину дня едут. Себя не жалеют: про сон не думают, про пищу не вспоминают. Стоянку делают, когда олени совсем притомятся.

Перевалили через один хребет, за ним густой лес пошёл. Проехали лес, впереди опять горы встали. Поднялись, спустились, в берёзовый лес въехали. Тут на поляне аргиш остановили. Старик снова шаманить начал. Когда упал на землю, закричал, заплакал:
- Пар от дыхания дочки с паром от дыхания похитителя смешался. Дыхания мальчика не вижу. Горе нам!
- Теперь всему роду обидчика отомстим! - сказали Мерагэ и Дютадэ.

Дальше упряжки погнали. На заросшей тальником равнине дикого белого оленя увидели. Рога его качаются, как тальник под ветром, мех белый, как снежный сугроб.
- Если убьём этого оленя, - старик сказал, - хорошо будет. Быстроногий Мерагэ соскочил с нарты. Хоть глубокий снег, по тальникам без лыж погнался за оленем. Догнал. Убил. Старик велел шкуру с белого оленя снять, а мясо бросить.

Всё едут и едут. Снег понемногу тает, весна настаёт. Перерезала им путь река. Только остановили аргищ на берегу, олени без сил на землю упали. Повскакивали люди с нарт, смотрят, куда приехали. Многоводная это река, широкая. Над чистой водой чайки вьются, в реке рыбу ловят. Выше всех поднимается одна чайка, шире других крылья раскидывает. Посмотрел на неё старик, сказал:
- Если эту чайку убьём, хорошо будет.

Дютадэ улучил миг, когда чайка берегом пронеслась, прицелился, сшиб её.

Опять велел старик с чайки шкурку вместе с перьями снять, мясо бросить. Птичью шкуру, шкуру белого оленя на свою нарту положил.
Стали оленей поднимать, чтобы через реку переправляться, - олени не встают. Если человек знает, куда и зачем идёт, он много вытерпеть может. А олень бежит, куда ему человек приказывает, у него силы быстрее кончаются. Не вынесли олени такого долгого пути без отдыха.

Старик сказал:
- Нет у нас времени ждать. Срубите семь деревьев, будем вязать плот.

Сделали плот, с нарт перенесли на него всё, что в пути понадобится, что на себе тащить можно. На переднюю часть плота старик положил шкуру чайки, шкуру белого оленя себе на колени положил. Сам сыновей положил сзади, сказал им:
- Глаза закройте, не открывайте, пока не скажу!
Зажмурили глаза Дютадэ и Мерагэ, сидят.

Заколыхался плот, заплескалась кругом вода. Слышат братья: олень фыркает, тяжелое дыхание слышат. Удивляются: откуда олень взялся? Посмотрели бы, да нельзя.

А это старик бросил на воду впереди плота шкуру белого оленя. Своим шаманством оживил его, заставил плот тянуть.
Наконец тише пошёл плот, тише. О берег стукнулся.
- Переправились! - сказал старик. - Открывайте глаза.

Братья смотрят: плот у другого берега стоит, а старик белую оленью шкуру складывает. Сложил, к земле ухом приник, слушает что-то. Потом заговорил:
- Теперь обидчик мою дочку в своё стойбище привёл. Их дыхание с дыханием многих людей вверх поднимается. Большое это стойбище, много там шитолицых, три дня пути до него осталось. Отсюда пойдём крадучись, от чужого острого глаза оберегаясь.

Шли осторожно, где оврагом, где за деревьями хоронясь. Наконец дымки десяти чужих домов увидели. Залегли в яме под корнями вывороченного дерева. Старик сказал:
- Надо дочку повидать, одну встретить. Да ведь закричит, глупая, с перепугу. На нас врагов наведёт.
Мерагэ ответил:
- Я так сделаю, что не вскрикнет.

Подкрался поближе к стойбищу, затаился на опушке леса, ждёт. Ночь кончилась. Ранним утром вышла из чума его сестра, к лесу направилась, мимо брата прошла. Стала девушка валежник собирать. Тут Мерагэ, как стрела, к ней бросился. Обхватил её, рот зажал. Забилась девушка у него в руках, он ей тихонько сказал:
- Не бойся, это я, твой брат Мерагэ.

Девушка его обняла, тут и отец с Дотадэ подошли. Отец с дочерью заговорил:
- Где твой брат? Убил его твой похититель?
- Нет, не убил. Упросила я. А где теперь, не знаю. Верно, в живых нет.

Рассказала всё, как было. Старик головой поник. Потом опять стал спрашивать:
- В жёны взял тебя обидчик?
- Нет, - дочь ответила, - работница я у него. Ем плохо, сплю мало.
- А кто он?
- Чинчир его зовут. Князь от шитолицых. Все его слушаются.
- Оружие у него какое?
- Нож-отказ. В полторы сажени рукоятка. Да лук со стрелами. С луком никогда не расстаётся. В чуме сидит - под рукой держит, спать ложится - кладёт рядом.

Старик говорит:
- Слушая теперь, не забудь ничего. Вечером, когда будет Чинчир спать ложиться, ты ему скажи: «У тебя одежда, как у всех людей стойбища. Нас, нганасанских девушек, с малолетства учат красивым узорам парки и бакари расшивать. Дай и тебе разошью, чтоб твои люди сразу увидели, что не простой ты шитолицый, а Чинчир-князь». Даст он тебе одежду, ты парку жильными нитками между рукавами зашей, прошей бакари посреди голенища. Когда крепко заснет Чинчир, возьми раздвоенную стрелу, остриями сделай на луке царапину-насечку.

Дочь головой кивает.
- Так и сделаю, отец, как ты велишь.

Отец говорит:
- Я ещё не всё сказал. Братьям твоим с Чинчиром с глазу на глаз надо расправиться. Шитолицых хорошо бы из стойбища увести. Вот как будет. На рассвете пробежит мимо стойбища белый олень. Когда увидишь его, Чинчира не буди. Шитолицых поднимай, скажи им: «Чинчир велел за оленем гнаться». Теперь я всё сказал.

Девушка к Чинчиру с вязанкой хвороста вернулась. Ударил ее Чинчир, закричал:
- Почему так долго ходила?
Девушка ответила:
- Место обжитое. Ваши женщины весь хворост поблизости выбрали, мужчины сухие деревья порубили.
- Разговаривай поменьше, да еду вари скорей, - сердито сказал Чинчир.

Поел, ушёл. Девушка шкуры мять села, старается Чинчиру во всём угодить. Вечером сказала ему, как отец велел. Усмехнулся Чинчир, снял парку и бакари, работнице отдал, а сам спать лёг.

Девушка взяла перку, перед со спинкой сложила, длинным швом прошла посредине. И бакари посреди голенища прошила жильными нитками. Потом к луку тихонько подобралась, царапину-насечку на нем раздвоенной стрелой сделала.

Когда совсем рассвело, вышла из чума, смотрит: вокруг стойбища белый олень кругами ходит. Девушка бросилась к чумам шитолицых, будит их, говорит:
- Вставайте скорее! К нашему стойбищу пришел белый олень. Чинчир велел его поймать.

Спит Чинчир, а девушка не ложится, сторожит бессонными глазами рассвет.

Вскочили охотники, луки со стрелами взяли, девятисаженные мауты-арканы намотали на руку. А белый олень к верховьям реки помчался. Побежали ему вдогон шитолицые.

Чинчир в своём чуме от топота ног, от шума проснулся.
- Что там такое? - девушку спрашивает.
- Твои люди за белым оленем погнались, - она отвечает. - Может, и ты побежишь?
- Надо было меня раньше будить! - заворчал Чинчир.- Неужели я, князь, в хвосте у своего последнего охотника побегу!

Повернулся и опять захрапел.

Только стих шум погони - в стойбище прокрались Мерагэ и Дютадэ. Меткий стрелок Дютадэ ворвался в чум князя и выстрелил в спящего Чинчира. Но темно было в чуме после яркого солнечного света - стрела попала не в Чинчира, а пригвоздила к земле одеяло. Выбрался из-под него Шитолицый, схватил лук, парку и бакари, располоснул ножом нюк (прим. - оленьи шкуры, которыми покрывают остов чума) и выскочил из чума.

Дютадэ метнулся за ним. Три раза стрелял на бегу. Но всякий раз то пригибался Чинчир, то отскакивал в сторону. Увернулся от стрел. Принялся надевать парку - не надевается она. Бросил парку Чинчир, попробовал натянуть бакари - не лезет в них нога. И их отшвырнул. Стал лук настораживать, в Дютадэ целиться, но лопнул, надвое переломился лук, поцарапанный концами раздвоенной стрелы.

Тогда Чинчир босой, без парки бросился бежать вдоль реки, вниз по течению. В кровь разбивает себе ноги о камни, но бежит. Не может его Дютадэ нагнать. Тут быстроногий Мерагэ, как стрела из лука, за ним полетел. Догнал. Схватились они на ножах, но оказался сильнее Мерагэ. Убил он Чинчира. Как раз Дютадэ подоспел. Вдвоём столкнули тяжёлое тело в реку. Оглянулись: отец рядом с ними стоит. Грудь его тяжело ходит после долгого бега.

Сказал отец сыновьям:
- Чуть не настигли меня шитолицые! Смолоду, когда я оленем оборачивался, легче бегал. А может, этот белый олень, в шкуру которого я влез, как и я, стар уже был. Однако сейчас шитолицые вернутся, след мой потеряв. Надо в стойбище идти.

Спрятались они в чуме Чинчира. Вовремя спрятались. Уже шитолицые один за другим в стойбище возвращаются. Вышла им навстречу дочь старика. Они у неё спросили:
- Где Чинчир?
- Спит крепким сном, не добудиться.
- А ты не буди. Может, хорошо выспится, не так станет сердиться, что мы не догнали белого оленя, след его потеряли.

Разошлись люди по своим чумам. Тут старик дочери так велел:
- Возьми шкурку чайки. Стань посреди стойбища, по пути солнца помаши ею. Налетят чайки, за их криком не услышат нас шитолицые.

Вышла девушка, махнула шкуркой раз, другой. Откуда ни возьмись, слетелись чайки, подняли крик, драку меж собой затеяли.

Тут и напали на шитолицых старик с сыновьями. С мужчинами - воинами Чинчира - бились, убивали. Женщин и детей не трогали.

Долго или недолго та битва шла, а только остался в стойбище лишь один паренёк. Не мужчина ещё, не промысловик, но уже и не мальчик. Занёс над ним нож Дютадэ, старик его за руку схватил.

- Не убивай! Воинов всех десяти чумов мы перебили. Плохое дело сделаем, если не оставим мужчину женщин и малых детей защищать, оленей охранять, путь указывать при перекочёвках.
- Ну, парень, выбирай, сколько надо вам оленей под аргиши! Остальных мы с собой угоним.

Мать подростка поклонилась старику:
- За это ты своих внуков увидишь. Сыновья твои до седых волос доживут. Дочка хорошо замуж выйдет.

Теперь старик с сыновьями и дочерью в обратный путь пускаются. На четырёх нартах возвращаются с победой. Везут с собой добро Чинчира. А у старика в сердце радости нет. Про жену-старуху думает. Как ей сказать, что сына-малолетку потеряли?

Трижды на ночёвки останавливались, до большой реки доехали. Через неё вместе с оленями переправились. Дальше аргиш гонят. Совсем недалеко отъехали - вдруг зоркий стрелок Дютадэ говорит:
- Человек за деревьями от нас прячется. Может, какой-нибудь шитолицый из стойбища Чинчира убежал. Нас подстеречь хочет.

Остановили аргиш. Мерагэ с нарты соскочил, сказал:
- Побегу. Если шитолицый, убью его!

Пробирается вглубь леса, тоже за стволами деревьев прячется, лук наготове держит. А тот чужой человек от дерева к дереву перебегает, только тень его видна. Почему-то короткая, маленькая тень. Мерагэ удивился, стрелять не стал. Вышел, не таясь, на открытое место. Засвистела тут стрела. Мерагэ руку вытянул, на лету её схватил. Посмотрел: стрела из детского лука пущена. Узнал Мерагэ стрелу. Начал кричать.

- Не стреляй больше! Скорей сюда иди! Я брат твой Мерагэ!

Высунулся из-за толстой лиственницы мальчик. Посмотрел недоверчиво, потом побежал к брату. Худой, одежда вся изорвана: Как только прожил один в лесу такое долгое время! Мерагэ ему руку на плечо положил, сказал:
- Ну, не пропал с голоду, от диких зверей уберёгся, значит, мужчиной будешь, хорошим охотником!
- А я и так мужчина, - мальчик отвечает. - Большой лук себе мастерю, силы набираю, чтоб за сестру и за себя Чинчиру отомстить!

Обнял Мерагэ мальчика.
- Мы уже отомстили! - сказал. - Идём к аргишу. Там ждёт нас отец, брат Дютадэ и сестра с нами.

Радости много было, смеху весёлого, а слёз не было. Слёзы от счастья старуха мать лила, когда они все целые и невредимые домой вернулись.

Всё.