О КИРГИЗСКОМ ШАМАНИЗМЕ

О КИРГИЗСКОМ ШАМАНИЗМЕ

(По В. Басилову)

Киргизские шаманы и прорицали, и лечили. Прорицание (гадание) могло быть особым обрядом. В Южном Прииссыккулье И. Б. Молдобаев и я записали предание об известной в середине прошлого века шаманке Кубулбюбю. Чтобы сделать предсказание, она вылезала на купол юрты, пользуясь свисающими с него лентами «желбоо». Когда у соседа заболел оспой ребенок, ее попросили предсказать исход болезни. Она вылезла на купол юрты и предрекла, что от этой болезни умрут все девять детей в семье; страшное предсказание сбылось.

Шаманский обряд у киргизов проводился, как правило, с наступлением темноты. В некоторых случаях специально для камлания ставили юрту, а кошмы поднимали так, чтобы шамана видели и люди, не поместившиеся в юрте. Принесение в жертву животного являлось важной частью и условием обряда: «Как правило, куда бы ни приезжал шаман, везде сначала резали овцу. Когда мясо клали в котел, шаман приступал к лечению больного. Сеанс лечения продолжался до тех пор, пока варилось мясо» [Баялиева, 1972. С. 137]. Считалось, что духи-помощники шамана сообщали, на каких условиях возможно изгнание принесших вред духов. Этим условием была жертва — очевидно, для изгоняемых духов как выкуп за больного.

Разные шаманы неодинаково начинали обряд. «Черный» шаман Кушпек (Северная Киргизия), посадив больного в центре юрты, щупал у него пульс, определяя характер болезни, о которой он узнал еще в пути от своего духа-покровителя. «Рассказав присутствовавшим, как и при каких обстоятельствах больной заболел, он приступал к лечению. Для этого он снимал всю верхнюю одежду, обувь, головной убор». Усевшись у двери, он начинал призывать по именам своих духов. Некоторые северокиргизские шаманы сопровождали свои призывания игрой на трехструнном щипковом музыкальном инструменте (комуз). Шаманка Айымкан начала обряд с того, что воткнула по одному светильнику (стебель чия с намотанной на него промасленной ватой) в каждую из 40 приготовленных заранее жареных лепешек и зажгла их (очевидно, в честь своих духов-помощников). Когда светильники догорели, шаманка приказала всем съесть лепешки, после чего прочла молитву и скатерть убрали. Затем были приведены жертвенные животные: коза и ягненок. Ягненка зарезали вне юрты, а козу, связав ей ноги, положили рядом с двумя пациентами, усаженными в центре юрты лицом к западу («к Мекке»). Шаманка предполагала переселить болезни своих пациентов в козу. «Шаманке подали только что вынутые легкие ягненка, которыми она трижды коснулась голов больных, после чего легкие выбросили на улицу собакам». Потом Айымкан накрыла пациентов полотнищами ткани, принесенной хозяевами; эти полотнища она вскоре повесила на веревки, спускавшиеся с купольного круга юрты. Затем шаманка зажгла четыре светильника (по два для каждого больного), воткнула их слева и справа от больных, обведя ими три раза над головами. Глядя в зеркало, Айымкан рассказала, что один больной наступил на золу, в которой играли джинны, и вызвал их гнев. Другому больному ничего не грозит, он на днях поправится. Когда светильники потухли, шаманка спрятала зеркало, сняла сапожки, взяла в руки плеть и, начала петь, обращаясь сначала к мусульманским святым, а затем к своим духам, умоляя их прийти к ней на помощь и выгнать джиннов, навредивших больному. Бакши алайских киргизов, приступая к сеансу, разделся, снял сапоги и в одной ру­бахе начал ходить вокруг очага по движению солнца, призывая своих духов. «Пройдя таким образом три-четыре круга, бахши“ восклицает: “Ля-илляга-иль-Алла!“. Все присутствующие повторяют это восклицание хором. “Бахши ходит еще с полчаса [надо думать, продолжая призывать духов или повторяя формулы зикра. — В. Б.] и, наконец, впадает в транс» [Корженевский, 1913].

С приходом духов начиналась основная часть обряда. Считалось, что духи-помощники шамана в виде конных или пеших войск, а также страшных зверей сражались с джинами больного; шаманы показывали, что и сами участвуют в схватке. Так, Кушпек «жестикулировал, он давал советы своим духам, вдохновляя их, нередко делал такие движения, будто хватает джиннов. Затем он брал железные вилы и якобы “колол“ больному голову, в которой уселся главный джинн. Подносил вилы к огню, в котором джинн будто бы сгорал. Кроме того, шаман становился на раскаленное железо, на которое он бросил джиннов. В конце игры он падал без чувств». «Черный» бакши Томо, живший в Прииссыккулье в начале XX в., впав в экстаз, якобы отрезал голову больного, а затем соединял голову с телом. «Он становился на раскаленное железо, протыкал себе и больному грудь или те части тела, которые у него болели. По веревкам... он добирался до дымоходного отверстия» [Баялиева, 1972. С. 138].

В Южном Прииссыккулье И. Б. Молдобаеву и мне рассказывали о «черном» шамане Арууне-бакши. В начале 1920-х годов наш собеседник видел, как Аруун проводил обряд, пытаясь исцелить трех бесплодных женщин. Шаман потребовал, чтобы был большой огонь под казаном, где варилось мясо заколотого для обряда барана, а также чтобы в юрте поставили шест «бакан». Аруун громко призывал своих духов и, когда огонь разгорелся, лизал раскаленные железные щипцы (кычкач) для углей, а потом вылез по шесту на купол юрты. Стоя на юрте с чеками в руках, он смотрел в небо и в разные стороны, оживленно с кем-то беседовал. Шаман спустился на землю с наружной стороны юрты, вошел в юрту через дверь, вскоре упал около расстеленной скатерти и потерял сознание. Другой «черный» шаман, Абдыке-бакши, по рассказам, мог лезть через купольное отверстие на верх юрты с ножом в одной руке и с горящими углями в другой. Сидя на куполе юрты, он ножом обводил вокруг себя, колол свое тело. Юрта скрипела, люди боялись, что она сломается.

Другие бахши также лизали раскаленное железо и становились на него голыми ногами. Шаман, практиковавший в окрестностях г. Ош, во время сеанса со скрипкой в руках зацепился ногами за купольный круг юрты; «вися вниз головой над больным, беснуясь и играя, старался выгнать вселившихся чертей» [Гель, 1927].

Сейидбек-бакши (Южное Прииссыккулье) сначала постукивал плетью по телу больной, что-то приговаривая (он мог увлечься и ударить сильно), а по окончании сеанса попросил найти нитку из верблюжьей шерсти, померил у больной окружность шеи и начал опять что-то произносить, завязывая на нитке узелки (мант). «Эту нитку с узелками,— пояснил он,— надо носить на шее и сохранять в чистоте. Когда она станет ветхой, бросить ее в огонь». Некоторые шаманы прикасались к телу больного курицей. Шаманка Айымкан, впав в экстаз, ударяла плетью по спине больного, временами массировала его ноги, бегала вокруг него, вдруг к чему-то прислушивалась, снова неистовствовала. Некоторых духов она хвалила, других ругала. Она бегала, прыгала, кричала, как бесноватая, обращаясь к своим духам, а временами выкрикивала: «Алла, ля илла Алла!» Присутствующие хором вторили ей. «Те, кто не повторял ее слов, получали удары плетью». Эти действия продолжались какое-то время, после чего шаманка упала без чувств. «Пролежав примерно 10 минут, она встала, развязала ноги козе и выгнала ее на улицу» [Баялиева, 1972. С. 141 ]. Камлание окончилось. Больных уложили в постель, а присутствующие вышли из юрты.
Им было подано угощение из мяса жертвенного ягненка. Жертвенную козу наряду с положенным гонораром получила Айымкан. «Белая» шаманка Кокулай (Южная Киргизия) не рассматривала животное, в которое она «переселила» болезнь, как плату за камлание. «Шаманка считала, что она делала одолжение, приняв больную козу» [Баялиева, 1972. С. 144].

«Переселение» духов проводилось разными путями. При лечении бесплодия шаман нередко собирал после трапезы кости жертвенной козы в ее шкуру, снятую «чулком», вливал туда ее кровь, увозил шкуру на кладбище и там закапывал. Все знали, что шкура, кости и кровь увлекали за собой причинивших болезнь духов. Среди приемов шаманского, лечения у киргизов отмечено битье больного по животу внутренностями (печенкой, легкими) закланного (жертвенного?) животного [Поярков, 1900. С. 40] с целью переселить на них духов болезни. Затем внутренности животного выбрасывались через отверстие вверху юрты. Шаманка Кокулай, взяв чашу с водой, бегала с ней вокруг больного, ставила ее перед ним, трижды обводила ей вокруг головы больного, заставляла его плюнуть в чашу и выплескивала воду через отверстие в купольном круге или через окно дома [Баялиева, 1972. С. 144].

Деление шаманов на «черных» и «белых» было связано с различиями в обрядности. Обычно «черные» шаманы считались более сильными; именно они прибегали во время обряда к эффектным трюкам с холодным оружием и раскаленным железом. «Кокулай причисляла себя к категории белых шаманов. Поэтому она не ступала на раскаленное железо, не употребляла нож и другие острые, режущие металлические предметы» [Баялиева. 1972. С. 142]. Она не била больных плетью, считая, что в отличие от «черных» ша­манов не должна причинять боли. Вместе с тем отмечены и иные представления о разнице между «черными» и «белыми» шаманами [Абрамзон, 1958. С. 147], свидетельствующие о размывании прежних верований. Т. Д. Баялиева полагает, что ее материалы позволяют увидеть и разницу между шаманской обрядностью северных и южных киргизов: по ее мнению, в Южной Киргизии наблюдалось большее влияние ислама на шаманские традиции; в Северной Киргизии среди приемов шаманского лечения отсутствовали дейст­вия, направленные на переселение джиннов из больного в живые существа или куклы и череп.

Соглашаясь с первым выводом, следует признать преждевременным второй. Вера в возможность переселить причинивших болезнь духов была широко распространена среди киргизов; обряды, основанные на этой вере, практиковались шаманами и знахарями. О переселении духов в различные места и урочища говорилось в специальных заговорах «бадик». Мулла или знахарь, читая заклинания, покрывал череп коня пятнами синей, желтой, черной краски. Считали, что духи любят яркие краски и таким путем можно выманить их из тела больного. Череп бросали на развилке семи дорог. Это не значило, что духи переселялись в череп. Материалы Н. П. Дыренковой разъясняют архаическое понимание обряда переселения (кёчёт). Старуха (знахарка?) делала две куколки, женскую и мужскую, узелочки с «продовольствием» для них. «Обе фигурки старуха усаживает на две палочки из чия, изображающие лошадей; через палочки она перебрасывает узелки с продуктами». Все вместе она заворачивала в тря­почку, трижды обводила этим свертком вокруг ребенка и произносила заклинание, уговаривая болезнь уйти. Фигурки выбрасывали или зарывали в землю. Таким образом, первоначальный смысл обряда состоял в том, чтобы сделать изображения вызвавших болезнь духов и снабдить их средством
передвижения и пищей, чтобы они, воплотившись в свои изображения, смогли удалиться в другое место.

С забвением логики обряда конский череп стало возможным заменять собачьим. Ислам постепенно изживал из обряда куклы. В Южном Прииссыккулье пожилая киргизка рассказала И. Б. Молдобаеву и мне, что бакши Сейидбек не раз безуспешно пытался исцелить ее мужа, потерявшего здоровье на войне. В 1949 г., проведя однажды ночь в их доме, он распорядился приготовить для обряда черную козу и череп лошади. Так подсказали ему его духи. «Переселю (кечвт кечурвм)»,— пояснил он, предупредив: «Полно­стью эта болезнь не исчезнет». Привели козу, где-то нашли череп. Перед заходом солнца на дворе дома в присутствии членов семьи бакши поставил череп на спину козы и что-то написал на нем карандашом арабскими буквами. Молитв (заклинаний) он не читал. Сразу же после этого шаман и отец больного отвезли череп на кладбище. Козу, как велел Сейидбек, отдали одному бедному человеку. Кукол не было: шаман как истинный мусульманин этого не любил.