СИМВОЛ ДЕРЕВА В АЛТАЙСКОМ ШАМАНИЗМЕ (По А. М. Сагалаеву)

Дерево — универсальный образ древней мифологии во всем мире. Как и гора, дерево выступает в роли центра мира и той вертикали, что связывает землю с небом. Потому с деревом ассоциируются все наиболее важные процессы, происходящие в Природе и Обществе.

В этом смысле гора, озеро и дерево как бы взаимно дополняют друг друга — в их ведении находится вся «механика» мира, и здесь любое дублирование не может быть лишним. В алтайском эпосе один из излюбленных образов — дерево, растущее в центре мира с изначальных времен.

Сказания начинаются нередко с описания родной земли (Алтая) героя, и в этой картине особо отмечены гора и дерево. Вот фрагмент знаменитого сказания «Маадай-Кара», записанного со слов Алексея Калкина:

Алып-Колюк, богатырь мой,
На своем Алтае живет,
Под луною дугой протянувшемся.
Пегую гору отцом называет,
Под солнцем (вдоль долины стоящую)
Бурую юру матерью называет...
Он на своем Алчае живет.
Там, где сливаются семьдесят рек,
В долине, между семьюдесятью большими горами-крепостями,
Стоствольный вечный тополь,
Под лучами луны и солнца,
Как золото сверкая, стоит.
С ветвей его, склонившихся на лунную сторону,
Золотые листья опадают,
С ветвей его, склонившихся на солнечную сторону,
Серебряные листья опадают...
Под одной его ветвью
Сто кобылиц могут стоять,
Под другой ветвью
Целый табун может укрыться,
Под третьей ветвью
Сорок баранов могут спрятаться.
Густолистый вверху бай-терек (священный тополь)
Стоит, качаясь,
Густолистое внизу богатое дерево,
Стоит, сверкая.
На вершине семиколенного вечного тополя
Две одинаковые, с конскую голову, золотые кукушки,
Днем и ночью гулко кукуя,
Перекликаясь, сидят.
(От кукования их) белые цветы
На Алтае распускаются,
Синие цветы
На земле расцветают — таков их обычай.

В нескольких строках обозначены все основные «действующие лица» мифического Алтая и доминирующее надо всем дерево. До тех пор пока стоит священное дерево, в земле богатыря царит мир и спокойствие. Но вот приходят враги, сея смерть и разрушение. Чужой богатырь с корнем вырывает дерево, и это знак беды для всего народа. Это уже катастрофа космического масштаба — ведь уничтожается ось мира, его
опора. Дерево пронзает все три мира, и его вершина служит коновязью небесному богу, а подземная часть — коновязью нижнему богу.

В эпике часто подчеркивается цельность дерева. Когда упоминается какое-либо дерево (а в сказаниях нет случайных объектов), оно понимается как совокупность кроны, ствола и корней. Так, если идет речь о сражении двух богатырей, то говорится, что один из них вырывает дерево с корнями и орудует им как дубиной. Деревья с корнями изображаются на шаманских бубнах и домашних фетишах.

В сказании «Алтын-Мизе» есть описание мифического дерева, растущего в стране Дьелбегеня:

...Посреди желтой реки есть желтый остров; посреди желтого острова есть отверстие ада с семью ргачи (отверстиями?); из ада с семью ртами вырос железный тополь без сучьев, нижний конец его (то есть корни) в нижнем мире, а верхний конец пророс в верхний третий мир. Птица с луновидными крыльями, поднимаясь с земли, никогда не садится на его вершину. Когтистые звери, цепляясь, не могут (по нему) подняться. На вершине железного тополя есть белое эрдине (сокровище), оно умерших поднимает, угасших зажигает...

Если золотой тополь есть прибежище всякой живности и осеняет землю ветвями, то железный тополь в земле Дьелбегеня — почти полная его противоположность. Можно было бы сказать, что это — мертвое дерево, такой же символ чужого мира, как обгоревший черный пень, если бы не одна деталь. Сокровище, хранимое на вершине железного тополя,— источник жизни. Здесь не уточняется, что это за сокровище. Но фольклор тюркских народов Сибири хорошо знает сюжет о выкармливании младенца (шамана, богатыря) деревом. Вспомним, как в алтайском эпосе говорится, что младенца вскармливают своим соком березы. В якутских сказаниях из дерева сочится илгэ — желтая или молочно-белая жидкость. Как мать, дерево кормит «молоком». Наверное, сродни этому волшебному илгэ и та драгоценность, что хранится на
вершине железного тополя. Народная мысль полагает, что даже в земле чудовищ дерево не может быть мертвым и оставляет хотя бы минимум живого начала.

Дерево соединяет входы и выходы неба и земли. К их числу следует отнести и очаг в жилище — нередко в сказаниях шаманка уходит в нижний мир через очаг, а возвращается из мира иного, спускаясь в образе птицы в дымовое отверстие. Для той же цели, как уже говорилось, в специально построенном шалаше устанавливали вкопанное деревце, и вершина его торчала наружу. Если эпическое дерево растет из бездонной ямы (пасть ада), то во владениях духа земли-воды мы видим противоположную картину: дерево тянется к небу с крутого бугра
(яма наоборот). Дерево, как дорога, ведет шамана, служит своеобразным каналом связи между мирами.

Функционально все входы-выходы равны, их отличают разве что «масштабы». Мироздание строится по принципу матрешки: в сердцевине — самый маленький и обжитой мир, снаружи — чуть больший и т. д. По своему устройству они мало чем отличаются. Поэтому и ножественность
входов-выходов довольно условна. Самый малый мир — жилище человека. Кроме входа-выхода для человека (дверь) оно имеет еще два, расположенных напротив друг друга: ямку очага и круг дымового отверстия. В масштабах всего среднего мира им соответствуют «пуп Неба
и Земли» с деревом на вершине подземное отверстие (рот земли, пасть ада). В конце концов все небесные отверстия как бы совмещаются, равно как и противолежащие земные. Потому и три дерева на рисунке шамана Танашева суть разные варианты изображения одной оси, пронзающей мир по вертикали. Из сказанного становится понятно, почему верх и низ (небеса, мир иной) начинаются уже за пределами жилища, сразу за крышей и под поверхностью земляного пола.

В лесу деревья, как считали алтайцы, живут почти так же, как и человек. За ними признавалась способность думать, дышать и разговаривать, ходить друг к другу в гости. Если человек видел во сне падающее дерево, это означало, что скоро в его семье кто-то
умрет. Были в лесу и деревья-шаманы — те, у которых раздваивался ствол или ветви на вершине были переплетены «клубком».

Но самое удивительное обнаруживается в представлениях алтайцев о том, что у каждого рода есть своя порода дерева, от которой он и ведет свое происхождение. Так, родное дерево Иркиттов — береза, Кузен — сосна, Чус — ель, Саал — лиственница и т. д. Так как пород деревьев меньше, чем родов, многие имеют одно и то же дерево: наряду с Иркитами березу почитают своим деревом роды Кыпчак и Комдош. По сведениям, собранным Л. В. Кыпчаковой, к своему дереву представители рода относились с большим уважением. Его никогда не рубили, а если такая необходимость возникала, приглашали человека другого рода. Род Тодош, почитавший жимолость, использовал ее ветви для лечения бездетных женщин — из них готовили ванны и настои. Это очень показательная ситуация, ведь дерево является предком только для мужчин данного рода, а их жены происходят из другого. И здесь плодоносящая сила дерева-предка как бы передается пришедшей в род женщине.

По-видимому, в далеком прошлом у каждого рода были свои,'» отличные от соседей родовая гора, предок-покровитель в небесном мире и дерево. Весь этот набор составлял как бы портрет данного рода, подчеркивая его отличие от других родов. Сохранились смутные отголоски представлений о том, что кости членов рода сделаны из дерева этого рода. Кстати, и само слово «род» (сеок) переводится как «Кость». У людей старшего поколения сохранилась память о своем родовом дереве, а в прошлом этот признак, вероятно, был куда более значим. Ведь роды, имеющие одно дерево, считались родственными.